Дэн почувствовал, как поднимаются дыбом волосы на затылке. Он приподнялся на кровати и прислушался к ночной тишине, которая больше не была тишиной. Нащупав на полу плавки, он натянул их как можно незаметнее и постарался сжаться под одеялом, чтобы, не дай Бог, не привлечь внимания.
Звук повторился. Сначала это было просто необычно сильное шуршание листвы. Как будто ветер пробежался по ней, стих, снова пробежался… Но ветер не мог звучать так угрожающе. 
Дэн вжался в постель, в голове кружились мысли. Дикое животное, Оли, какая-то другая, такая же, как она, Даша… На миг ему представилось, что она нашла дом Альстам и сама решила расправиться с обидчиком. Что она вот-вот заберется по стене дома в комнату, как это много раз делала Оли, схватит его за горло, прижмет к стене и…
Существо, которое запрыгнуло на подоконник, не было Дашей. Черные растрепанные волосы свисали сосульками с грязной головы, оскаленный рот был похож на бездонный провал, когти на руках были такими огромными, что вызывали даже не ужас – омерзение. Но главное – глаза. Такие же полные крови, как и глаза Оли сразу после оргазма. Дэн понял, что это одна из тех, о которых она с такой неохотой рассказывала – создание чувака по имени Владис, перерожденка. 
Что ей было здесь нужно?
На какой-то миг ему показалось, что он спит. Слишком призрачными были очертания женщины – а фигура определенно принадлежала женщине – и слишком тихим было ее появление. Дэн всегда казалось, что монстров должны сопровождать дикий рев или, на худой конец, визг, но здесь было такое безмолвие, что, если бы не налетевший порыв ветра, от которого качнулась люстра, он решил бы, что оглох.
Женщина на миг застыла на подоконнике, разглядывая комнату. Наконец, как Дэн и ожидал, она отыскала его в куче постельного белья, и больше уже не отвела глаз. Перекинув вторую ногу через подоконник, женщина опустилась на пол. Опустила голову, сжала в кулаки руки со стремительно втягивающимися когтями.
Дэн впервые в жизни увидел, как перерожденка берет под контроль суперфагов.
Женщина подняла голову, и он отметил даже в темноте, что она красива. Красивых он не боялся.
Сев на постели, он повернулся к ней. Нащупал ногами джинсы, наклонился, стараясь не делать резких движений. Женщина молча наблюдала за тем, как Дэн одевается.
— Зачем ты пришла? – Он не стал оттягивать неизбежное. Постаравшись поймать взгляд теперь уже совсем обычных глаз, Дэн  ухмыльнулся. – Моя девушка не будет довольна, если узнает.
Женщина отклонилась назад и рассмеялась легким, почти обычным смехом. Она, возможно, была в обычной жизни сексуальной, Дэн узнал эту манеру поведения, но теперь от ее привлекательности не осталось следа, да и вряд ли это имело бы для него значение. Он видел ее другой облик. Он слышал, как скрежетнули по металлическому карнизу когти. Возможно, ночная гостья думала, что смеется соблазнительно, но ему так не казалось.
— Я искала не тебя и не твою девушку, но, к сожалению, только это окно было открыто.
— Понятно, - Дэн, наконец, натянул джинсы. – Так тебе нужна Альстам. Скажу вот что, милая: эта девочка уже давно не в настроении, и я не советую к ней соваться.
Она даже рот приоткрыла от удивления, услышав такое. Дэн уселся на кровати, глядя на нее с легкой усмешкой. Если быть честным, он и сам не понимал, зачем так дерзит, но слова рвались наружу неудержимым потоком, смывая все на своем пути.
— Я советую тебе вернуться домой. Умыться, причесаться. Ведь ты же женщина. Уверен, если ты приведешь себя в порядок, Альстам согласится встретиться с тобой днем, в людном месте. Поговорите обо всем.
Женщина словно бы ленивым движением оттолкнулась от подоконника и подплыла к кровати. Она оказалась довольно маленького роста – Дэну не пришлось задирать голову, чтобы посмотреть ей в глаза.
— Так значит, ты – Красавчик Дэн, - сказала она, поднимая руку, чтобы коснуться пальцами его лица.
Не отводя взгляда, он увернулся от прикосновения. 
— Не всем можно до меня дотрагиваться.
Женщина опустила руку и снова засмеялась, так же неискренне, как и в первый раз.
— О, прости. Не знала, что Оли тебя настолько приручила. Собачка признает только хозяина, а? Ну а если я дам собачке косточку?
Бретелька платья слетела с плеча. Грязная бретелька платья. Дэн не смог удержать на лице выражение безразличия, слегка сжал губы, скрывая отвращение.
Женщина вспыхнула.
— Что, сучонок, не нравится? Посмотрим, как Оли понравится то, что я сделаю с ее шлюшкой!
Дэн понял что доигрался. Что сейчас будет больно, возможно, очень больно. Но он не испытывал страха. Это была его игра, более того, он теперь знал и другие правила, те, которым научила его Оли. Он ухватил женщину за руку повыше локтя и резким движением притянул ее к себе, заставив сосредоточиться на сохранении равновесия, а не на злости.
— Шлюшка? – прошептал он прямо ей в лицо. – Мне кажется, ты перепутала термины, милая.
Женщина попыталась отстраниться, но Дэн ухватил ее за шею и швырнул на кровать. В глазах перержденки возникло подобие испуга – видимо, что-то человеческое еще в ней жило – но у Дэна этот испуг не вызвал обычной реакции. Он ощутил не возбуждение и бешеное желание ударить, избить, изнасиловать,  а всего лишь удивление. Как бы крута не была перерожденка, она остается прежде всего бабой. Баб он тоже не боялся.
Дэн знал, что красив в такие моменты. Его глаза начинали блестеть, почти светиться, его губы раскрывались и просили поцелуя, его скулы становились резче. От взгляда на него у женщин обычно замирало сердце.
Дэн поднял голову, оценивая расстояние до входной двери, дождался, пока у перерожденки перехватит дыхание от его близости и зрелища совершенного профиля, и, сжав руку в кулак, ударил изо всех сил.
Женщина под ним издала короткий тонкий писк и потеряла сознание. Дэн надеялся, что момент выбран верно – глаза ее были совсем нормальными, женщина расслабилась и потеряла бдительность. Он однажды так вырубил Оли, когда та слишком много стала о себе воображать. Они вместе принимали ванну, Оли смеялась и шутила, а он притянул ее к себе для поцелуя и со всей дури шарахнул головой о борт ванны. Она ушла под воду, сразу же окрасившуюся красным, а он успел даже одеться и вылететь с вещами на улицу прежде чем быть пойманным. Он вспомнил секс на окровавленном полу и едва не поперхнулся от флэшбека эрекции, накатившего так некстати.
Вот только эти долбаные перерожденки слишком быстро приходят в себя.
Насколько Дэн мог судить по опыту, у него была в запасе всего пара минут. К счастью, в этот раз он был одет. К несчастью, ударил он всего лишь кулаком.
Он вскочил с постели и ринулся к двери. В этот момент на подоконник вспрыгнула еще одна тень.
Дэн не стал рассматривать вторую ночную гостью. Он хлопнул дверью в тот самый момент, как об нее ударилось тело. Замок повернулся легко, но для перерожденок замки никогда не было проблемой. В дверь еще раз ударили, и она затрещала. 
Не оборачиваясь, Дэн понесся по темной лестнице вниз, пару раз едва не сломав себе ноги при прыжке через ступеньки. Он пересек коридор бегом – совершенно не дыша, почти бесшумно, вломился в самую безопасную комнату дома и, хлопнув дверью уже там, прислонился к ней спиной.
Только открыв глаза, он понял, что зажмуривался.
В спальне Альстам тоже не было света. Более того, высокие окна закрывали плотные портьеры, так что в комнате царила практически полная тьма. Однако Дэн не сомневался, что Альстам уже не спит и почувствовала его присутствие. Он заговорил так, словно знал это наверняка.
— Там наверху две бабы, которым нужна ты. Странно, но пришли они почему-то ко мне.
— Безусловно, их привлекла твоя смазливая внешность, - донесся до него голос, и, к облегчению, он был достаточно твердым. 
Больше всего Дэн опасался, что Альстам слаба, что она все еще похожа на ту старуху, которая тогда открыла ему и Оли дверь.
Он хотел пройти вперед, но Альстам уже стояла рядом. Она положила руку ему на плечо, и это не был жест дружеского ободрения. В этот же момент в дверь, видимо, с разбегу, врезалось что-то впечатляющее.
— Отойди и встань к стене, - сказала Альстам. – Когда дверь откроется, не беги, что бы ни увидел.
— Догово… - начал Дэн, но тут она отшвырнула его к стене и распахнула дверь, впуская в спальню тех, кто так отчаянно хотел в нее попасть.
Дэну показалось, что Альстам вывихнула ему плечо, и он поднял голову, готовясь, несмотря ни на что, заматериться, но зрелище, представшее перед глазами, заставило его замолчать, уже открыв рот.
В комнате Альстам они были не одни. Кто-то из перерожденок, очевидно, женщина, которую он ударил и которая еще не пришла в себя настолько, чтобы видеть в темноте, включил в коридоре свет. Неяркий, почти тусклый, он тем не менее позволил ему разглядеть в окружающем пространстве людей. Десятки людей, пытающихся заслониться от света руками, сквозь которые просвечивала мебель. Дэн вжался в стену, не обращая внимания на происходящее непосредственно перед ним. Он смотрел и смотрел, и все никак не мог отвести взгляда от этих призраков, этих живых мертвецов с высохшими до костей телами, больше не нуждающимися в одежде. Они сидели и стояли у стен, цепляясь за портьеры или просто вытянув тонкие ноги. Бескровные лица не выражали более чувств, но из глоток все еще вырывались какие-то звуки, похожие на шелест – эхо криков о помощи, которые уже никто никогда не услышит. Только брызги крови, окатившие лицо, привели Дэна в чувство и заставили отвести глаза от этого ужаса.
Альстам держала на весу ту из женщин, что пришла первой. Кровь хлестала из горла жертвы прямо на пол, на Дэна, на стены, на мебель.
— Думаешь, ты такая крутая, Альба? – говорила Альстам, тряся ее, как мешок с костями. – Думаешь, я не знаю, что ты  пришла сюда сама, а не по приказу Владиса? Такие как ты никогда не знают своего места. Чистила бы себе и чистила территории. Нет же, надо ввязываться во взрослые разборки.
— Может, ты прекратишь? – вторая женщина и не пыталась напасть. Дэн увидел, что лицо ее раскроено свежей раной от виска до подбородка, наискосок. Интересно, у этих тварей остаются шрамы? – Альбина уже мертва. Пора взрослым девочкам поговорить о жизни, Альстам. 
Отбросив трепыхающееся в агонии тело на пол, Альстам посмотрела сначала на Дэна, потом – на свою вторую будущую жертву.
— Ты пришла одна?
— Нет, - мотнула головой та. – Со мной Вера и Юля. Они ждут твою подружку снаружи. Оли ведь должна скоро прийти, правда?
Альстам кивнула совершенно спокойно. Дэн не злился, он знал, что не понимает и половины из сказанного. Делать выводы о мотивах женщин он не решался.
— Ты выпила много, - заметила женщина, бросив взгляд через плечо Альстам в комнату. 
— Зачем ты пришла, Тамарис? – перебила та. – Вы втроем убили бы меня в два счета, но ты тут стоишь и жуешь жвачку, как будто пришла в гости. Какого хрена вы делаете тут?
Тамарис склонила голову набок.
— Нам нужен твой мальчик. Владис очень хочет его видеть.
— Мне он тоже нужен, - сказала Альстам чуть холоднее. – Что будем делать? Почему Владис сам не пришел?
— Берегись! – заорал Дэн, увидев метнувшуюся от лестницы тень.
Альстам обернулась и получила удар в грудь, от которого отлетела прочь.
— Закрой дверь! – успела крикнуть она перед тем, как к новой нападавшей присоединилась еще одна, и вся троица навалилась на нее скопом.
Дэн хлопнул дверью, тяжело дыша.
Звуки ударов слышались один за другим. Однажды кто-то протяжно и сильно закричал, но это была не Альстам. В темноте с особенной ясностью стали различимы голоса призраков, и в некоторых из них Дэн расслышал подобие эмоций – плач, истерику, отчаяние.
В дверь ударило так, словно в нее что-то швырнули. Скорее всего, тело. 
Дэн уселся на пол в полной темноте и стал ждать исхода драки.
Если честно, ему  было почти все равно, кто победит.

Тала сразу поняла, что у Владиса и этой чокнутой перерожденки Альстам был секс. Она первой вернулась с вечеринки - ей нечего было делать там, где нет создателя. Натале сбежала еще раньше, но она всегда была другой, всегда держалась в стороне, так что ее Тала в расчет не брала. А вот остальным, похоже, было весело. Тамара и Юля напились так, что едва стояли на ногах. Вера, которая сегодня была за рулем, развлекалась по-своему, сводя с ума владоманов, собравшихся вокруг.
В доме, когда она распахнула дверь и вошла, стояла тишина. На ходу вынимая из ушей золотые кольца, Тала прошла по коридору к белой гостиной, инстинктивно ведомая едва заметным запахом пота, доносящимся оттуда. В холле было темно, но ей не нужен был свет.
Проходя мимо темного окна, Тала скользнула взглядом по своему отражению. Даже без косметики и с растрепанными волосами она будет выглядеть лучше, чем эта бледная поганка Даро. Владис всегда говорил ей, какая она красивая, как она его возбуждает, как он гордится тем, что она с ним… Казалось, это было так давно. Казалось, этого вообще не было. С тех пор, как в доме появилась Вера, жизнь стала другой. Еще до инициации Владис определил ее место рядом с ним, за закрытыми дверями спальни, которую до этого ни с кем не делил. До этого он не позволял себе отдавать кому-то предпочтение, а здесь сделал это так явно, что даже всегда рассудительная и невозмутимая Тамара была обижена. 
Их все просто отстранили. Без малейшего сожаления. Просто потому что так захотелось.
Тала была уязвлена больше других, хотя изо всех сил пыталась скрыть это. Она даже подружилась с Верой, пряча в сердце боль и любовь, с улыбкой выслушивала ее рассказы о том, как славно они с Владисом прогулялись утром или о том, что он сводил ее сегодня в спа-салон, а вечером они пойдут в ресторан.
Единственным, что не изменилось, был секс. По-прежнему каждую ночь Владис звал их всех в спальню, и, сплетаясь с ним на огромной кровати, Тала почти забывала о том, что все плохо. Но если прежде он не оставлял никого из Пятерки до утра, предпочитая завершать ночь в одинокой холостяцкой постели, то теперь Вера с едва скрываемой улыбкой торжества растягивалась после секса на простынях и провожала девушек взглядом, в котором отчетливо читалось превосходство.
Тала плакала ночами, подхватив эстафету у Натале, которая тоже в последнее время часто мочила слезами подушку. Пятая все чаще заводила разговор о том, что хочет покинуть Пятерку, что не чувствует больше единства, родства, не чувствует того, что раньше, и, слушая ее, Тала понимала, что на самом деле уйти – это лучшее решение. Но она не могла заставить себя так просто отказаться от Владиса.
По крайней мере, сейчас.
Тала остановилась на пороге белой гостиной и втянула носом воздух. Запах Владиса был отчетливым, как и запах перерожденки. Тала сжала руки в кулаки, и выросшие когти вонзились в ладонь, причиняя сильную боль. Почти такую же, которую испытало сердце. Адреналин хлынул в кровь, окрасив мир перед глазами в алые тона. Тала с трудом заставила себя сдержаться и не заорать. Сжав руки еще сильнее, она опустила голову, закрыла рот, распахнувшийся для крика, и принялась глубоко и часто втягивать воздух носом. Сколько прошло времени, она не знала, но постепенно злость отпустила. Вернулась способность трезво мыслить. Вернулись слезы.
Упрямо оттерев их рукой, Тала покинула холл и направилась к себе комнату.
Перерожденка уже спала. Из-под простыни цвета сливок доносилось мерное дыхание. Правильно. После секса нужен здоровый сон. После секса с Владисом – особенно. 
Интересно, понравилось ли ему подчинять ее? Понравился ли вкус ее губ, дыхание, прикосновение? Сделал ли он сам первый шаг, или Даро соблазнила его? А если соблазнила, долго ли он сопротивлялся?
Тала почувствовала, что снова начинает заводиться и усилием воли вернула себе спокойствие. Натале права. Никто из них уже давно не мог сказать, что принадлежит Владису. Более того, происходящее ставило под вопрос само существование Пятерки, как коалиции лучших из лучших. Если Натале решится уйти, Тамара не будет ее удерживать. А Владис… Тала не могла с уверенностью сказать, заметит ли он вообще ее отсутствие. 
А ведь сначала все было по-другому. Владис, Пятерка. Они не могли и часа провести друг без друга, скучали, охотились вместе, спали вместе, проводили вместе дни и ночи напролет. Почему же все изменилось? Почему же?
Раздевшись, она забралась под одеяло, закрыла глаза и стала вспоминать.
Когда Владис сделал ее своей, Пятерка уже была сформирована. Первой была Сара, заносчивая и невыносимо ревнивая, считающая себя едва ли не женой хозяина дома. Великолепная хозяйка, великолепная любовница, великолепный советчик и друг. Сара не подпускала к себе никого из перерожденок, ограничиваясь лишь ласками во время ночных оргий. Днем эта холодная блондинка была для них не Сарой, а именно Первой, старшей, лучшей из лучших. Она никогда не давала им возможности расслабиться. 
Лежа в кровати, Тала неожиданно поняла, что именно ее гибель и была, по сути, первым шагом к расколу команды. Сара была стержнем, осью, вокруг которой вращались остальные. Сара, даже не Владис. Она несла в себе дух единства, помогая каждому работать во имя общего блага и на себя. Тамара, ставшая Первой теперь, была сильна, но не настолько. Подсознательно каждая из девушек хотела от нее поведения, манер и мыслей Сары – не потому, что это им нравилось, а потому что привыкла к такому. 
Тамара была мягче, слабее, холоднее. Она не умела взрываться эмоциям, от которых коротило всех, включая Владиса, не умела ставить на место зарвавшихся перерожденок ударом когтей по лицу – так, чтобы появились шрамы. Тамара предпочитала говорить и убеждать. За то время, что прошло после смерти Сары, она ни разу не подняла на кого-либо руку. Перерожденки принимали это за слабость. В городе, особенно в зоне, которую курировала прежняя Первая, развелось владоманов. Парни и девушки, жаждущие удовольствий, бродили по ночным клубам в поисках перерожденок. Находив их, стекались толпой и уговаривали, а иногда и заставляли поделиться «силой». Чего стоил только инцидент в «Великолепной Анне», о котором Вера рассказала с ужасом в голосе. Она еле выползла оттуда после того, как покормилась и покормила. 
Такое поведение было ненормальным, что бы там ни говорила Юля.
Город наводняли владоманы.
Полиция то и дело проводила рейды, вылавливая людей, находящихся под кайфом – и отпуская их, потому как анализы показывали, что кровь и моча чисты. Сара установила жесткий запрет на кормление без разрешения куратора территории. После того, как ее не стало, Тамара отменила запрет, решив, что он не нужен. Все думали, что Владис закрывает на происходящее глаза, но недавно Вера призналась Тале, что он подумывает о том, чтобы заменить Тамарис, пока положение не стало настолько угрожающим, что ему придется вмешаться самому.
Безусловно, Первая подозревала о том, что создатель недоволен. В последнее время она стала нервной и замкнутой, больше, чем обычно. После появления перерожденки – особенно. Поэтому и Натале позволила себе завести разговор о выходе из Пятерки, что при Саре равнялось попытке измены. Поэтому и после переезда Веры в комнату Владиса осталась пустой комната Сары. Тамара говорила, что хочет сменить там обстановку, прежде чем занять, но шли дни, а ничего н менялось. Они так же спали все вместе, исключая Веру. Так же пользовались общей ванной, сушили волосы одним феном и по очереди делали макияж перед зеркалом. В комнате Первой были своя ванная и свой туалетный столик. Кроме того, оттуда имелся прямой выход в комнату Владиса, которую Первая имела право посещать в любое время дня и ночи. Но Тамара не позволяла себе начать пользоваться дарованными привилегиями.
А теперь и не позволит.
Несколько раз Тала заставала ее в библиотеке за раскрытой книгой, которую она не читала. Опущенные плечи, нахмуренное лицо, глаза, устремленные в никуда – Тамара думала, и мысли ее были не самые приятные. Тале хотелось в такие минуты подойти, взять ее за руку и как-то утешить, но каждый раз она говорила себе, что нельзя. Не только потому что она теперь была подчиненной, а Тамарис – главной. Она не могла заставить себя коснуться Первой еще и по другим причинам.
Тала вздрогнула под тонким одеялом и постаралась отогнать от постели призраков прошлого. Но они наступали, влекомые ее воспоминаниями так же, как волки идут по следу, влекомые запахом крови раненого оленя. 
Тамила Лаврова, Тала, как ее с самого детства звали все вокруг, родилась в семье врача-хирурга и домохозяйки. В семье было двое детей: мальчик и девочка, но старший брат Талы Дмитрий был уже взрослым, когда она появилась на свет. Талу любили. Мама вязала ей игрушки и шила платья для куклы Барби, а отец с раннего детства учил не бояться крови и самой перевязывать себе ссадины на коленках. Тала запомнила его таким, с озабоченным лицом, серьезного и сосредоточенного. Однажды он ушел на ночное дежурство, с которого не вернулся. По пути на работу на пешеходном переходе пьяный водитель грузовика размазал его по асфальту. Тале было тогда три года.
Мать, Ирина, не работала с самого замужества, потому первое время семье Лавровых приходилось тяжело, особенно, когда выяснилось, что пенсия им будет назначена самая минимальная. Талу отдали в садик, Ирина подыскала работу – ходила трижды в день к одинокой старушке неподалеку, кормила, мыла, готовила. Старушка платила каждый день, но этого хватало только на пропитание. Чтобы хоть чему-то научиться, Ирина поступила в профессиональное училище, на закройщика. Пришлось Диме взять на себя роль матери. Сидеть дома с маленькой сестрой, пока мать вечерами посещала занятия на другом конце города. Выслушивать оскорбления и сносить насмешки одноклассников. Чувствовать себя униженным женщиной, которая ничего в этой жизни не умеет.
Мать и сын стали ругаться. Тала не помнила, когда и из-за чего Дима впервые поднял на Ирину руку. Она помнила лишь дикий испуг и желание спрятаться в углу, чтобы ничего не видеть и не слышать. 
В один из таких наполненных криками и бранью вечеров она узнала, что Дима ей не брат. Отец женился на Ирине, уже имея сына, чья мать, перекати-поле, сбежала, едва мальчику исполнился год. 
«Ты довела отца до смерти!» - кричал Дима.
«Ты такой же псих, как твоя мамаша!» - кричала Ирина.
Тала заползала под кровать, закрывала глаза и представляла себя далеко-далеко, в розовом платьице на голубом облаке.
Спустя некоторое время, когда ей уже исполнилось семь, Ирина и Дима стали спать в одной постели.
Боясь закрыть глаза, Тала лежала в кровати и слушала странные звуки, доносящиеся с другого конца комнаты, где на раскладном диване спали мать и брат, который не был братом. Когда мама застонала, Тала испугалась и заплакала.
На следующий день, когда Ирина ушла на работу, Дима завел девочку в комнату, расстегнул штаны и показал свой «прибор».
— Этой штукой делают очень приятно, - сказал он, а Тала не могла отвести взгляда от странного красного отростка, выпрыгнувшего из штанов Димы. – Этой штукой я делаю твоей маме хорошо. Она ведь не страшная, правда?
Тала замотала головой.
— Когда ты подрастешь, я и тебе буду делать приятно. 
Ту ночь девочка провела без сна. 
Тала не стала рассказывать маме про то, что показал ей брат. Почему-то она чувствовала, что сделает хуже. Что про «приборы» нельзя рассказывать всем подряд, иначе будет очень плохо. А Ирина словно забывала, что в однокомнатной квартире кроме нее и молодого парня живет еще маленькая девочка. Она забиралась на колени к Диме, целовала его в губы, не стесняясь дочери, клала его руки себе на грудь. Глаза Димы улыбались Тале, а губы шевелились, словно говорили «скоро твоя очередь».
В тринадцать лет у Талы начала набухать грудь. Ирина гордо рассказала об этом Диме за ужином, блестя как медная монетка. Дима захотел проверить, и Тале пришлось выдержать прикосновения брата, легкие, невесомые, но такие, которыми он касался при ней груди матери. Девочка со страхом ощутила дрожь в пальцах мужчины, а поймав его взгляд, в котором горел огонь похоти, поняла – время пришло. Скоро, очень скоро Дима достанет свой «прибор» и придет к ней, к Тале, делать приятно. И она тогда точно умрет.
Собрав ночью вещи, Тала сбежала из дома. Через несколько дней, голодная и отчаявшаяся, она упала в обморок на вокзале. Нашел и выходил ее мальчик со странным в здешних краях именем Марек. Тала не помнила, как и почему они стали друзьями, ибо на фоне переохлаждения у нее началось воспаление легких, и несколько недель девочка провела в бреду. Первое, что Тала помнила после выздоровления – глаза ангела, глядящие на нее с облегчением и злостью.
– Ты описала мой единственный матрац, - сказал обладатель этих глаз. – Как тебя зовут?
– Тала, - сказала девочка. – А тебя как?
– Я Марек, но ты будешь звать меня Мар. Ты сможешь подняться? На запах скоро прибегут собаки, а мне этого не очень хочется.
Через несколько месяцев Тала привыкла к жизни на улице. Она окрепла и вытянулась, но окончательно замкнулась в себе, несмотря на привязанность к своему новому другу. Она скоро обогнала Марека по росту, хотя он был на три года старше нее. Теперь окружающие принимали ее за старшую сестру мальчика. Они попрошайничали на вокзале все лето, а когда пришла зима, и болезнь Марека (сердце, больное дырявое вонючее сердце, объяснил он) обострилась, попробовали пробиться в приют для бездомных. Талу, чьи фотографии были развешаны по всему городу, узнала сотрудница приюта. Она набрала номер, указанный в объявлении, и рассказала взявшему трубку Диме о том, что его дочь нашлась.
На следующий день упирающуюся и вопящую девочку разлучили с другом и увезли домой.
Ирина носила ребенка от Димы, и почти не могла ходить из-за распухших от отеков ног. Дима лично постелил Тале постель, раздел и вымыл, не обращая внимания на всхлипы девочки.
– Завтра я отведу тебя к гинекологу. Если ты не девушка, я тебя прибью, ты поняла меня? – шипел он, мыля Тале живот и ноги.
Тала закрыла глаза и постаралась не обращать внимания на его руку, гладящую ее между ног.
Сразу после осмотра, который подтвердил невинность девочки, Дима привез ее домой. Вечером состоялся разговор с Ириной. 
– Твоей дочери нужен врач, - сказал Дима, - ей нужно прийти в себя после ужасов улицы. Я не хочу, чтобы ты нервничала из-за ее поведения. Я оплачу ее двухнедельное пребывание в реабилитационном центре, где с ней поработают специалисты.
Мать кивнула, и Тала поняла, что пропала. 
На ночь Дима «для надежности» привязал ее руку к кровати. Девочка плакала, но Ирина, словно одурманенная беременностью, делала вид, что ее это не касается. Как только потушили свет, Тала вцепилась зубами в веревку. Она почти перегрызла ее, но не услышала за работой тяжелого дыхания мужчины, и потому даже не сразу сообразила, что происходит, когда на нее навалилось горячее тело. Похотливые губы и руки Димы шарили по ее груди. Тала задыхалась, но не могла кричать – словно потеряла дар речи. Сделав дело, мужчина поднялся и вышел. Лежа в постели, испачканной кровью, Тала сухими глазами смотрела в потолок и думала.
За ужином в день, предшествующий отъезду в «центр», Тала была по обыкновению тиха и молчалива. Когда ночью Дима решил наведаться к ней еще раз, она воткнула ему в бок вилку, которой расковыряла веревку. Дикий рев сотряс дом. Порвав веревку движением руки, Тала выбежала из дома в ночной рубашке, перебежала дорогу и забарабанила в чужую дверь. Она упала на руки вышедшей на порог соседке и зарыдала, не в силах сказать ни слова.
Диму увезла полиция. 
От переживаний у Ирины случился выкидыш. Ребенок родился сильно недоношенным, и вскоре умер. Мать винила во всем Талу и постоянно плакала.
Тале было все равно. Она уже видела сны.
Первый сон приснился ей сразу же после того, как Дима лишил ее девственности. Она видела себя взрослой молодой женщиной, идущей по улице рука об руку с человеком, который пока был ей незнаком. У человека были белые волосы и серые глаза, и он держал ее за руку и говорил, что все будет хорошо, что он ее никогда не обидит и никому не отдаст. Тала улыбалась. Человек говорил, что скоро он придет за ней и спасет ее. Но она должна ждать его. Ждать и никому никогда не позволять прикасаться  к себе. Тала обещала ему.
Этого человека она встретила несколько лет спустя на пустыре возле ночного клуба. 
Этого человека она ждала все годы, проведенные в психиатрической лечебнице, куда ее запихнула оправившаяся от выкидыша мать. 
Этого человека звали Владис, и он спас ее жизнь.
Тала повернулась спиной к спящей Даро и вздохнула. Только ожидание встречи с Владисом поддерживало ее на плаву в те дни. Только из-за него она терпела прикосновения других девушек – терпела, потому что ненавидела, когда кто-то еще касался ее. От поцелуев Юли ее выворачивало наизнанку. От ласк Тамарис сводило скулы. Дыхание Натале на коже ощущалось как движение лапок многоножки, мерзкое и противное.
Владис был ее соломинкой. Он был ее жизнью. Если он оставит ее, она не сможет долго оставаться в своем уме. Ее снова накроют образы и тени из прошлого, и тогда Тала переступит край и упадет в бездну, и падению этому не будет конца…
Она повернулась лицом к Даро и задумчиво посмотрела в лицо мирно спящей девушке. Если приложить руки к лицу и животу перерожденки и резко выпустить когти, она истечет кровью прежде чем проснется и поймет, в чем дело. Искушение было велико, но Тала понимала, что убийством проблемы не решишь. Если Владис поймет, что убила Тала из ревности, он будет разъярен. Оправдать такой поступок она не сможет. 
Тала сжала руки в кулаки и закрыла глаза.