Имена мужчин, убитых моим отцом, как заклинание переплетаются с ударами моего сердца, сопровождают его биение и каждый шаг, который я делаю по жизни. Сэм О’Брэйди. Джефферсон Кайл. Адам Брайт. Сэм О’Брэйди. Джефферсон Кайл. Адам Брайт.
Вдыхаю – это Сэм. Выдыхаю – это Джефферсон, или Джефф, смотря насколько близко вы с ним знакомы. Адам существует где-то в промежутке между вдохами, в тех моментах, когда я забываю, что нужно дышать. Я знала Адама. Он был отцом Мэгги, баскетбольным тренером в школе Брэйквотер. Его брат – мэр города, и все знали его в лицо.
Моя мечта – однажды убежать из Брэйквотера, чтобы все изменить, чтобы все эти вещи не были такими тяжелыми, но нет никаких шансов. Моя фамилия – синоним боли и убийства, и так будет везде, куда бы я ни направилась, поэтому я ее сменила. Именно по этой причине я оставила мое прошлое в маленьком городке Вайоминга и уехала в колледж, где стала Эвери Паттерсон.
— Эвери! Эй, Эвери! Постой! — Морган Кэплер толкает меня локтем в коридоре, когда я выхожу с занятия по английскому.
Она узнает меня по выделяющимся из толпы белокурым волосам и по папке, за которую я хватаюсь, прижимая к груди, как всегда, низко опустив голову. Я улыбаюсь ей и торопливо ухожу подальше от класса международных и общественных отношений, одного из печально известных мест в Колумбийском университете. Морган по каким-то своим причинам, решила помогать мне. Она сумасбродная и откровенная, какой я никогда не была. Возможно, я была бы как она, если бы мой отец не застрелил трех человек, когда мне было четырнадцать. Но опять же, кто знает. Морган пахнет мятной жвачкой и духами «Иссэй Миякэ». Она сверкает улыбкой, появляясь откуда-то сбоку, и задевает меня плечом, пытаясь привлечь внимание:
— Ты идешь на celidh[1]?
Слово вроде «Кайли» – мне не знакомо.
— Что это?
Она накручивает свои темно-рыжие волосы на указательный палец и усмехается.
— Ирландская вечеринка, видимо. Девчонки из Аплисона выряжаются сексуальными эльфами. Сучки.
Я застонала, прячась за своей папкой:
— Ни за что, Кэплер. Сексуальные эльфы, мать их. И греческие девы? Я не буду тратить свой вечер, тусуясь с кучкой увлекающихся ксанаксом, невротичек. Особенно в четверг, потому что с тех пор как я последний раз проверяла, наши занятия не длились «исключая пятницу». Я не собираюсь гулять сегодня. У меня зачеты на следующей неделе.
— И у меня, — рассмеялась Морган. — Но это не значит, что нельзя на один вечер на все забить.
Она оставляет в покое свои волосы и принимается за мои.
Я поймала себя на желании уступить безрассудному порыву и постричь их пару дней назад. Если бы они были короткими, вместо свободно лежащих и вьющихся гораздо ниже плеч, ей бы было нечего хватать. И что более существенно, парни не пялились бы на меня, пока я проходила бы мимо по коридору, и не делали предположения, основываясь на стереотипах о внешности. Блондинка равно пустышка. Блондинка равно тупая. Большинство колумбийских девушек с таким же цветом волос часто выпивают и являются старожилами всех вечеринок. Я подумываю стать брюнеткой.
Шлепнув Морган по руке, я слегка улыбнулась:
— Я не очень хороша в зубрежке. И должна работать усерднее, чем ты, чтобы получить степень. С такой скоростью я буду несостоятельной, никто не наймет меня на работу. И тогда мне придется переехать и жить с тобой всю оставшуюся жизнь. А ты всегда будешь мечтать оставить меня одну, чтоб я могла сосредоточиться.
— Пффф…— откинув голову назад, простонала она. — Я тебя умоляю! Мы все равно собираемся вместе жить после колледжа. И, кроме того, тебя вечно не бывает дома. Вот станешь большой шишкой в журналистике, тебя обязательно будут приглашать на все звездные вечеринки, длиной в ночь, и изнуряющие, чтобы отслеживать изнутри распадающиеся браки и дурацкую работу селебрити первого эшелона.
У Морган абсолютно неправильное представление о том, каким журналистом я хочу стать. Заметки об общественной жизни и колонка о знаменитостях – последнее, чем я хочу заниматься.
— Мдааа. Действительно, забавно.
— Эвери! — Морган схватила мою руку и потащила прямо к библиотеке, вместо кампуса, куда я шла, по направлению к Монигсайд Хэйтс, где мы обе жили. — Тебе нужно начать наслаждаться собой.
Ну да, она оставляет за собой право напоминать мне, что я снова себя теряю. Как-то случайно я рассказала ей о своем отце; она единственный человек в Колумбии, который знает об этом. Однажды вечером мы так напились, что меня вырвало в урну на Бродвее и я разболтала целую историю – как мой отец покончил с собой, убив троих членов Брейквотерского сообщества, как я превратилась в социального изгоя с того дня, и как все шпыняли, гнобили и запугивали меня в последние четыре школьных года.
Я едва знала Морган в то время. Мне реально повезло, что она оказалась верным другом с самого начала. Я почти убила себя, создавая новую личность, и не знаю, что бы делала, если бы не смогла стать кем-то другим здесь. Эвери Паттерсон, обычная девчонка из Айдахо. Ее большая семья не отрекалась от нее из-за ошибок ее отца, а ее мать, конечно, не выбрасывала ее на порог дома лучшего друга отца, чтобы забыть о своей старой жизни и стать хладнокровным прокурором в городе.
Морган сморщила брови, выгнув пирсинг над своими серыми глазами.
— Мы должны пойти, — сказала она.
— Но зачем? — опять простонала я.
— Потому что я рыжая. И убийственно выгляжу в зеленом. А тебе надо потрахаться.
Я стучу по ее руке, она тянет меня ко входу в наш дом на 125-й улице, направляя на лестничную площадку первого этажа.
— Это последнее, что мне нужно. У меня не…
— Если ты скажешь, что у тебя нет времени на секс, я буквально завизжу!
Группа девчонок, спускающихся по лестнице, перестали разговаривать и бросили на нас мрачные взгляды.
— Ты заставляешь людей думать, что я практически шлюха, Морган.
— Ну и что? Жизнь была гораздо веселее, если бы ты была более раскрепощенной.
Я не стала реагировать на это. Она открыла дверь в квартиру, и я направилась прямиком в ее комнату, усаживаясь на ее кровать. Я снимала квартиру тремя этажами выше, поэтому мы обычно тусовались у нее между занятиями, чтобы меньше ходить. К несчастью, мы были не настолько везучими, чтобы выбрать друг друга в качестве соседей в этой жилищной лотерее, и ни одна из нас не была достаточно смелой, чтобы по очереди использовать книги.
— Ты не была ни на одном свидании после поступления в колледж. Ты понимаешь, что первый курс именно для этого и существует? Для встреч с парнями? Все это знают.
Морган начала рыться в шмотках. Она из тех людей, кто выглядит опрятно и организованно на первый взгляд, но в реальности это далеко не так. Этим, конечно, и объясняется ряд пустых вешалок и возвышающаяся куча шуршащего сатина и кружева в шкафу. И под кроватью. Мне нравится беззаботность Морган, но иногда ее беспорядок напрягает. Моя квартира? Там нет ни единого пятнышка – за этим следит моя соседка Лесли.
— Я думала, первый год нужен для определения специализации. Выбора направления для достижения ученой степени, — говорю я Морган.
Она игнорирует меня, швыряясь выбранными наугад тряпками из зеленой ткани.
— Да, но ты уже сделала обе эти вещи. Ох! — ее голова появилась из проема гардеробной. — Знаешь, я могу и тебе что-нибудь подобрать, если хочешь?
— Иисус, Морган, я никуда не собираюсь!
— Нет, собираешься. Эй, твоя мама до сих пор высылает тебе до смешной огромной суммы каждый месяц, чтобы прикрыть тот факт, что она стерва?
Я пожала плечами. О, мой Бог, девчонка такая откровенная. Это не первый раз, когда она использует Американ Экспресс моей матери, чтобы купить себе новый наряд.
— Мы не пойдем сейчас по магазинам.

***

Как обычно, дьявольскими и гнусными методами, Морган добилась, чего хотела. Позже я обнаруживаю себя в толпе напротив эльфа-этты с рогами и парня без рубашки, чей торс выкрашен в зеленый цвет. От него несет виски. Когда они оба начинают заниматься чем-то, включающим жесткий петтинг, я решаю, что с меня хватит. Морган разговаривает с Тэйтом о бочонках и смеется, закрывая рот рукой, как обычно, когда флиртует. Она думает, что у нее некрасивая улыбка, так как нижние зубы немного кривые. Ей следует быть благодарной своей счастливой звезде, потому что ее не принуждали пройти через кошмары зубных скоб, как меня, когда я была ребенком, просто чтобы удовлетворить тщеславие матери в погоне за обладание «идеальным» ребенком. Да, именно обладание. Как будто я неодушевленный предмет или что-то типа того.
Морган и Тэйт общаются около шести месяцев, и наблюдать за их плясками вокруг да около, притворством, что они слегка заинтересованы, становится реально скучно.
— Я ухожу, — заявила я, протиснувшись к ним через толпу.
Морган убрала руку ото рта и нахмурилась.
— Ни за что, мы только пришли!
— Уже полвторого. Мы здесь три часа, и меня тошнит от случайных придурков с зелеными рожами, ухмыляющихся мне и называющих «дорогой». Ни один из них даже не может изобразить приличный ирландский акцент.
— Здесь есть пара ирландцев. Я уверен, они могут, — вставил Тэйт.
Я выгнула бровь.
— Невзирая на подлинность присутствующих здесь ирландцев, мне все равно пора домой.
Морган ткнула в меня пальцем, не слишком больно, но достаточно, чтобы я поняла, что рушу ее шансы окрутить Тэйта.
— Ты полная брюзга, юная леди.
— Не кипятись, ты можешь остаться. Я все равно хочу прогуляться пешком.
— Ни в коем случае. Ты разве не читала брошюру о безопасности? Не гулять по ночам одной.
Морган бросила на Тэйта примирительный взгляд.
— Может, встретимся лучше завтра вечером?
— Конечно. Мы можем взять кино в прокате. Спокойной ночи, дамы.
Он развернулся и исчез в толпе, зажигая под звуки «Jump Around» группы House of pain. Морган показала мне язык:
— Иногда мне хочется тебя удавить.
Хотя она все равно улыбалась, говоря это. Стерва непостоянна. Она простит меня еще до того, как мы придем домой. Хм, далеко мы не уходим. На полпути, спускаясь по лестнице из студенческого общежития, видим припаркованную у тротуара полицейскую машину, с красно-синими огнями, которые освещают улицу. Девчонки в крошечных зеленых мини-юбках и на высоких каблуках курят снаружи, когда слышится сирена, и начинают визжать как полоумные.
— Черт! — Морган крутит жакет в руках. — Мы можем пройти так, чтобы они не заговорили с нами?
— Не психуй. Наверное, кто-то просто пожаловался на шум.
— Нет, Эв. Я не хочу попадаться этим ребятам на глаза сегодня.
У Морган точно не было здорового уважения к закону, но это не причина, чтобы переживать о тридцатисекундном разговоре.
— Не психуй, все будет нормально.
Я тут же пожалела о своих словах. Это слишком часто случается в последнее время. Когда двери полицейской машины открылись, мой желудок рухнул вниз.
— О Боже!
— Что? Что? — Морган сжала мою руку, ногти вонзились в кожу. Она была в ужасе.
— Ничего, это просто…
Люк Рэйд.

Это Люк Рэйд. Я не видела его в форме почти четыре года, но это мало что изменило. Он в ней все такой же соблазнительный. Люк был главной звездой Брейквотерской школы.
Девчонки падали к его ногам, как обморочные барышни, в надежде, что он поймает и приведет их в чувство. Я была увлечена Люком так, как может быть увлечена четырнадцатилетка, покоренная богоподобным старшеклассником. Народ и правда был в отчаянии, когда он выпускался: и ученики, и преподаватели. Люк перешел в колледж на бесплатное отделение, получил футбольную стипендию и вступил в ряды полицейских. Была причина, по которой он поддерживал со мной связь после того, как уехал; всего одна причина. Та, о которой в данный момент я не хочу думать. Причина, которую я пытаюсь забыть последние три месяца, переехав в Нью-Йорк и успешно избегая его задницы.
Его темные волосы были короче, чем обычно, но все-таки немного длиннее, чем должны быть у полицейского. Те же глубокие карие глаза. Та же мужественная линия подбородка. Шокированное выражение лица, когда он встретился со мной глазами. Обходя машину, Люк на секунду остановился, пытаясь справиться с сюрпризом в виде меня, стоящей на ступеньках студенческого общежития в одном из невообразимо коротких платьев Морган. Я съежилась, глядя в его лицо. Люк уже не выглядел слишком впечатленным.
— Айрис?
Все мое тело сжалось от ужаса при звуках этого имени. Я уставилась на Морган и увидела удивление в ее глазах. Она знала мое настоящее имя, но никто не называл меня так при ней.
— Айрис? – прошипела она. — Этот парень тебя знает?
— Объясню позже, – прошептала я. Сделав глубокий вдох, посмотрела на Люка, пытаясь выглядеть трезвой. Конечно, это был провал. От меня шел запах выпитого Буд Лайта и стакана теплого виски, который я час назад нашла на липкой стойке в кухне.
— Привет! – я послала ему слабую улыбку. — Давно не виделись.
— Да-а-а… – он быстро перевел взгляд с меня на Морган и обратно, явно пытаясь выстроить цельную картинку происходящего в своей голове. Странно, но я сочувствовала ему. Ирония судьбы, да? Из нас двоих именно я была бедным несчастным созданием в наших странных взаимоотношениях.
Люк криво улыбнулся:
— Я вернулся в Брэйк пару месяцев назад. Заглянул к Брендону, но он сказал, что мама отправила тебя в колледж. Пытался искать, куда ты поступила, но нигде не нашел.
Я мгновенно покраснела. Не может быть, чтобы он правда предпринимал попытки поисков, когда сразу не обнаружил меня. Люди все время пытаются двигаться дальше. Уезжают из дома. Ищут новую работу и бегут от ужасного прошлого. Даже консерваторы так делают. Я как бы думала, что он пожмет плечам, и спокойно будет жить дальше. Возможно, даже будет рад, что больше не надо за меня отвечать. Вместо этого он использовал полицейские базы данных, чтобы узнать, в какой колледж я поступила? Они содержат подобную информацию? Не знаю, что и думать об этом. Я задрожала и прижалась ближе к подруге. Она стояла прямо, как доска, уставившись на Люка. Я кивнула, облизывая губы:
— Да, все правильно. Я сменила имя. Не хотела, чтобы… Чтобы…
— Я понимаю, – избавил он меня от необходимости продолжать.
Громкие крики и приветствия наполнили улицу, когда дверь неожиданно открылась и три девчонки стали спускаться по лестнице мимо нас. Они резко застыли, их громкий смех оборвался, едва они заметили Люка и его напарника. Сначала я подумала, это из-за того, что они полицейские, но тут одна из них, самая высокая брюнетка со «смоки айс» и темным трахни-меня макияжем, пронзительно завизжала и наклонилась вперед, укладывая свою отманикюренную руку на откровенное декольте:
— О Боже, ты Люк Рейд, да?
Казалось, Люку было действительно неудобно. Как будто его застукали со спущенными штанами.
— Началось… – его напарник закатил глаза.
Люк прочистил горло:
— Я на дежурстве, девушки. Вы пили сегодня что-нибудь?
Улыбка сошла с лица брюнетки. Блондинистые подружки с двух сторон схватили ее под руки и потащили вниз по лестнице:
— Нет! Нет, конечно, офицер! Мы просто здесь живем.
Судя по всему, девушка бы призналась в том, что пила, хотя была несовершеннолетней, только бы поговорить с ним еще минутку. Она уже открыла рот, но пьяные подружки тащили ее назад, и пришлось идти.
Я не могла промолчать. Просто должна была знать. Мое черное сердце слишком любопытно.
— Что, черт возьми, это было?
— Я пару раз выступал в барах. Люди иногда меня узнают, – Люк потирал челюсть, глядя в сторону.
Не то чтобы я действительно узнала что-то новое. Люк всегда играл на гитаре. Когда мы были в школе, нам, влюбленным подросткам, было достаточно просто сидеть и издалека наблюдать за ним и его друзьями. Он всегда очень стеснялся играть. И делал это подальше от толпы. А сейчас играет в барах?
— Что, типа в группе?
Люк и рта не успел открыть, когда его напарник ответил:
— Да. Рейд вроде как звезда. Мы стали местными «One Direction», черт возьми.
Люк стиснул зубы, его смущение вдруг прошло. Вообще-то он выглядел довольно озлобленно.
— Ты можешь, черт побери, просто заткнуться? Иди внутрь и вспугни пару подростков, хорошо? Твою мать!
Его напарник пожал плечами, ни капли не задетый этими словами:
— Как скажешь, чувак.
И начал подниматься по лестнице, удерживая руку на дубинке, которую был готов в любой момент использовать. Он вошел внутрь, и снова послышались громкие крики. Люк потирал затылок и смотрел на мои ступни.
— Ну, вы взорвали это место, знаете? Мы получили пять звонков о громкой музыке и нарушениях по этому адресу.
Я оглянулась на выкрашенный в зеленый цвет дом со всеми этими пьяными людьми, которые смеялись и пили пиво. Это не очень хорошо, что я задерживаюсь у здания, особенно потому, что те девчонки, которые ушли только что, были здесь не единственными, кому рано пить.
— На самом деле мы тоже уже уходили.
— Хм-м, – Люк с секунду смотрел на меня, потом его брови дернулись, будто он хотел нахмуриться. — Ребята, может, вы останетесь, пока мы здесь не закончим? Это не займет много времени. Я бы правда хотел поговорить с тобой, Айри… – он прервался, и я увидела что-то непонятное в его глазах. Боль? Определенно, он был в замешательстве. И не знал, как меня назвать.
— Эвери, – спокойно произнесла я.
— Эвери, – кивнул он, — отлично, я запомню.
Я послала ему слабую примирительную улыбку и прочистила горло:
— Мы спешим домой. Завтра реально рано вставать. Давай в другой раз?
Неожиданно в нагрудном кармане Люка сработала рация, заставив Морган подпрыгнуть. Секунду мы слышали только помехи, пока Люк не вытащил ее и не начал говорить.
— Двадцать третий, проверяем жалобу на шум. Прием, – казалось, он разрывается, видя пару девчонок, несущихся вниз по улице. Изнутри слышался звон бьющихся стаканов, и чем более буйными были крики, тем сильнее Люк хмурился. — Мне нужно разобраться со всем этим. Могу я позвонить тебе завтра?
Ногти Морган все еще впивались в мою руку. Да что с ней такое, черт возьми?
— Завтра подходит. Мне нужно готовиться к экзаменам, но да…
— Хорошо, завтра. Напиши мне свой номер.
Он протянул блокнот, в котором был его номер и выбитый золотой полицейский значок на обороте. Я раскрыла его и нацарапала свой мобильный, пока Люк смотрел на меня. Отдала обратно, он поджал губы:
— Спасибо.
Мы с Морган спустились, а Люк пошел наверх. Заглянув ему в глаза, я увидела то, что всегда внушало мне страх. Жалость. Ненавижу, когда на меня так смотрят. Когда мы с Морган вернулись к себе в кампус, я мечтала уметь думать быстрее или быть достаточно трезвой и умной, чтобы написать ему неправильный номер.

---

[1]Сelidh («кайли»)- вечеринка в шотландском стиле

На следующее утро Морган разбудила меня для пробежки. Бег и я были смутно знакомы, мы не стали лучшими друзьями. И только несколько серьезных угроз и обещанные шоколадные вафли заставили меня выйти за дверь в шесть утра. Было ужасно холодно, и утренний воздух практически заморозил мои легкие. Прошло двадцать минут, прежде чем температура стала лучше, и мы направились в «Завтрак и обед у Джеки».
— Ты отдаешь себе отчет, – сказала я, скользя мимо киоска напротив Морган, — что из-за блинчиков с тонной кленового сиропа твоя задница станет более жирной?
— Иди нафиг.
— Сама иди нафиг.
Женщина в киоске свирепо на нас посмотрела, но Морган не заметила.
— Ну, мы все еще откладываем это на потом?
Я покосилась на нее, пытаясь определить, есть ли смысл притвориться, что я не понимаю, о чем она говорит. Она далеко не каждое утро появляется на моем пороге, предлагая сделать зарядку. Это предлог, и я знаю, что последует дальше. Ее челюсть напряжена, удача меня покинула. Люк. Она хочет знать о Люке.
— Он просто парень, которого я знала дома, – сказала я.
— И?..
— И все.
— Айрис, нет, – едко проговорила Морган. — Есть прекрасный источник сплетен, а ты собираешься все скрывать от меня?
Мое лицо побледнело, когда она использовала это имя. Я не слышала его месяцами. Сейчас только мама меня так называла. Хотя если она представит, что я не дочь Максвелла Бреслина, а кто-то другой, то, в свою очередь, сможет притвориться, что была замужем за другим парнем, Паттерсоном, который не был хладнокровным убийцей.
Я посмотрела вниз – руки были напряжены. Морган заметила. На лице отразилось раскаяние.
— Черт. Прости, Эв. Временами я не слишком умна.
— Все нормально. Я просто… Я больше не она.
Иногда я сама все портила. Пребывала в уверенности, что стала сильной, но когда кто-то говорил что-то подобное, становилась чертовски слабой и подумывала о самоубийстве. Не потому, что была грустной или уставшей от всего этого, а скорее потому, что стала озлобленной и опустошенной. Но я считаю самоубийство уделом слабых.
— Я знаю, – произнесла Морган. — И больше не буду тебя так называть, обещаю.
Я приняла ее виноватую улыбку, но часть меня внутри все еще находилась в смятении. Казалось, что, несмотря на то, что Морган была моей подругой, иногда ей нравится говорить неправильные вещи. Это заставляет ее чувствовать себя лучше, сильнее или что-то в этом роде.
— Спасибо.
Подошла официантка и приняла наш заказ; мы обе выбрали бельгийские вафли с шоколадом. К тому времени, как принесли кофе, Морган переключилась с мягкого притворного смущения от того, что расстроила меня, в режим испанской инквизиции.
— Так откуда ты его знаешь?
Судя по блеску в глазах, она настроилась на горячую историю про отношения. Да, придется ее разочаровать.
— Мы ходили в одну школу. Потом он был копом в моем родном городе пару лет, пока не переехал.
— Угу… – она кивнула и сделала глоток кофе, не отрывая от меня взгляд.
— Все.
— Все?
— Ага.
Она оглянулась вокруг, как будто не поверив в то, что только что услышала.
— Ты знала этого парня в Хиксвилле и не заявила на него права немедленно? Девочка, что с тобой не так? Ты понимаешь, что он чертовски офигителен?
Я сделала глубокий вдох и уронила голову на стол.
— Да, я знаю, насколько он горяч. Но ему было двадцать, когда он уехал, а мне шестнадцать. Плюс, у него была девушка, Кейси Фишер. Они встречались все старшие классы. Вместе переехали и все прочее. Так что…
— Ничего из этого больше не будет проблемой.
Я уставилась на нее. Если бы стол перевернулся и я сказала слишком неуместные слова, Морган бы закатила глаза. Мама запрещала мне это делать в детстве, и я не делала, даже если сильно хотелось.
— Хорошо, это было довольно сложно. И незаконно. Кроме того, у меня были неприятности. Мой отец…
Ужас отразился на лице Морган:
— Блин… Этот парень не был… Он был в полиции, когда твой отец, когда…
Убил троих человек. У людей всегда были проблемы с тем, чтобы сказать это вслух. Я сфокусировалась на пейзаже за окном, пытаясь заблокировать воспоминания о Люке Рейде, стоящем на пороге моего дома и рассказывающем матери о смерти отца. Щеки покраснели – это был еще один из тех моментов, когда Морган говорила неправильные вещи специально. Я не могла накричать на нее за это. Она бы подумала, что я сумасшедшая. Вместо этого я произнесла:
— Люк и его напарник занимались этим делом. Тогда он был только четвертый день на службе. Ничего подобного раньше в Бейквотере не случалось. Его рвало в розовые кусты моей мамы.
— Блин, извини, подружка. Иногда я безнадежна. Просто мне показалось, что между вами что-то было, и я подумала…
— В этом что-то есть. Люк всегда сочувствовал мне. Это он нашел моего отца и оставил это в своем мозгу, а сейчас не может ничего изменить. Мы привыкли встречаться, когда Люк приезжал в город. В основном пили кофе, пока он мне что-нибудь рассказывал.
Мы прервали разговор, когда подошла официантка с едой. Я пристально уставилась на вафли, жалея, что не заказала что-то другое: я ведь пыталась стать Нью-Йоркской черный-кофе-и-рогалик девушкой и забыться. Поэтому, отставив тарелку, снова уставилась в окно.
Сэм О’Брэйди. Джефферсон Кайл. Адам Брайт. Сэм О’Брэйди. Джефферсон Кайл. Адам Брайт.
— Второй коп сказал, что он играет в группе. Интересно, где они выступают? Эй, если ты дашь мне трубку, когда он будет звонить, я могу у него спросить, чтобы ты не казалась слишком нетерпеливой.
Она точно ни слова не слышала из всего, что я сказала: последние пять лет Люк Рейд для меня был связан со смертью отца. У девчонки был очень избирательный слух. Взглядом я метала в нее ножи, и Морган сникла на своем сидении.
— Или я могу сказать, что у тебя птичий грипп. Ты никогда его больше не увидишь. Без проблем. Я мастер обмана.
Я позволила себе небольшую улыбку и пнула ее под столом. Может, немного сильнее, чем было нужно.
— Все в порядке. Я возьму это в свои руки.
Но, честно говоря, не знаю, смогу ли. Иметь Люка в моей здешней жизни - значит привнести частичку Брейквотера в мою тихую гавань, счастливый мир, выстраиваемый в Колумбии. Это может все разрушить. Я знаю, что скажу ему при разговоре. Правду. Он должен понять, что я хочу оставить прошлое позади. Потому что, и это естественно, ни один в мире человек не мог бы мне позавидовать.
Последнее занятие дня – Законы СМИ и Этика, мой любимый предмет, но, как только профессор Лэнг нас отпускает, я выбегаю из здания. Обычно я не решаюсь подойти к нему после урока. Его не волнует, что у меня вечно есть нескончаемый список вопросов, на которые нужны ответы. Я для него как заноза в заднице, сидящая за первой партой и никак не затыкающаяся. Хотя сегодня я просто хочу вернуться домой и проверить телефон – узнать, звонил ли Люк. Нужно покончить с этим. Покой, который я обрела здесь, мое тихое неприметное существование рушится, и так будет продолжаться, пока я не скажу, что не хочу больше с ним встречаться. Что не хочу больше его видеть.
Медленно шагая, я захожу в подъезд, делаю рывок и в четыре шага взлетаю по лестнице в квартиру, надеясь, что Лесли там нет. Моя соседка льет на себя слишком много духов. Обычно она много занимается в библиотеке, особенно после уроков, поэтому, вполне возможно, я получу немного уединения. Сердце обрывается, когда я захлопываю за собой дверь. Лесли сидит на диване в наушниках, голыми ногами отбивая ритм, и печатает что-то на ноутбуке. Она поднимает глаза – темные короткие волосы, как обычно, повсюду – и посылает мне полуулыбку, вытаскивая один наушник. Лесли активный слушатель: из тех, кто улыбается и кивает, почти не слушая, что ей говорят. Это выводит меня из себя, правда не так, как Морган, которая просто постоянно ничего не слушает.
Лесли улыбается, как только замечает меня:
— Хорошо сегодня побегала?
Похоже, не меня одну Морган разбудила в шесть тридцать, грохнув входной дверью утром. Я сделала кислое лицо и положила сумку на стол.
— Прости за это. Иногда она ужасно бесцеремонна.
Лесли пожала плечами:
— Да все нормально. Я встала сразу после тебя и успела хорошо позаниматься. Все, что ни делается – к лучшему.
Лесли – жительница Нью-Йорка до мозга костей. Ее родители – гении интернет-бизнеса, основавшие «дот-ком» компанию в девяностых. Пять лет назад они ее продали и живут с тех пор за счет заработанного состояния. Лесли учится бизнесу в надежде заработать свое собственное, но сейчас прекрасно себя чувствует, получая существенные суммы наличными от мамы с папой. Иногда она похожа на меня: ее банковский счет внушителен, но родители едва знают, что она из себя представляет. По крайней мере, у нее оба родителя. И один из них не Макс Бреслин.
Сбрасываю туфли, плюхаюсь на диван и тянусь за телефоном, который оставила на кофейном столике перед уходом на занятия. Обычно беру его с собой, но сегодня проверяла бы каждые пять минут, если бы имела при себе. Не хотела отвлекаться.
Сердце ускоренно забилось, стоило мне нажать кнопку включения. Ничего. Ни СМС. Ни звонков. Ничего. Держа телефон в руках, я выдохнула и бросила его на подушку позади себя.
— Ждёшь звонка? – спросила Лесли.
Я уставилась в потолок. На нем липкие следы в виде точек – когда мы переезжали, он был обклеен светящимися звёздочками. Я собиралась их оставить, но Лесли предложила убрать.
— Скорее, боюсь, – бормочу я.
Она усмехается, будто знает, что я имею в виду, но не задает вопросов.
Я сажусь за стол, положив телефон рядом с клавиатурой, чтобы тут же ответить, если Люк все-таки позвонит. Наверное, он знает, что у меня занятия весь день, и ждет вечера. Эта мысль заставляет мой желудок сжаться. Полчаса я пытаюсь перепечатать конспект, нацарапанный на лекции, но это оказывается бесполезно. Наконец, сдаюсь. Вместо этого залезаю в свой электронный ящик и решаю почистить входящие. Меня ждут два новых сообщения.
Первое от Аманды Фрэнч. Это моя мама. Она подала документы на возвращение девичьей фамилии в тот момент, когда яма для могилы моего отца ещё даже не полностью была вырыта. Она не пошла на похороны. Там были Брендон и я. Священник двадцать минут распинался о грехах, совершенных людьми в этой жизни, и о необходимости покаяния, если мы хотим попасть в рай. Когда я была младше, это пугало меня. Мой отец не был верующим, и годами меня посещала мысль, что он горит в аду, так как не имел возможности покаяться. Потом долгое время я надеялась, что он действительно горит в аду из-за всего, что наделал. Что разрушил мою жизнь. Сейчас... Сейчас я не знаю, что и думать.
Содержание её е-мейла привычное, как под копирку. Она в начале месяца всегда присылает такое, написанное по одному и тому же сценарию, повествуя, что положила на мой счёт денег. При этом выставляет все так, будто я неблагодарная особа: мол, мне плевать на то, что она оплачивает колледж. Плевать, что она, в конце концов, помогла мне сбежать из Брейквотера раз и навсегда, хотя на самом деле была той, кто бросил меня здесь.
«Эвеари,
В приложении копия перевода твоего пособия. Убедись, что этого хватит на все счета. Я увеличила сумму в этом месяце в свете приближающихся праздников. Может, ты захочешь отметить Рождество с друзьями. Я собираюсь на Гавайи с сестрой. У неё какие-то проблемы с новым мужем, и она хочет заняться подводным плаванием, чтобы выбросить это из головы. Я полагаю, ты отправишься к Брендону на День Благодарения?
Надеюсь, ты в порядке.
Аманда.»
Эвеари? Я подавила смешок. Она даже не может правильно написать моё новое имя. Эту ошибку можно было бы простить, учитывая, что оно новое для нее и она все ещё учится его использовать, если бы не другие ранящие душу вещи в письме, которые заставили мою кровь вскипеть. Напыщенная речь робота: моя мать не использует сокращения в своей жизни. Звучит так, будто она разговаривает с совершенно посторонним человеком, а не с тем, кто вышел из её вагины. И она собирается на Гавайи с сестрой? О, у меня не было иллюзий на тот счёт, чтобы провести Рождество с матерью, несмотря на то, что сейчас мы живём в одном городе. Нет, я больше ошарашена тем, что она сказала «моя сестра», а не «твоя тётка Клэр». И собираюсь ли я к Брендону на День Благодарения? А гвоздь представления – в конце письма. Аманда. Раньше она, по крайней мере, признавала себя моей матерью. Теперь, оказывается, её сестра больше не моя тётка, и она с этого момента собирается быть для меня Амандой. Слёзы щипали глаза, пока я смотрела в монитор, отказываясь моргать до тех пор, пока текст не начал расплываться. Я не часто плачу, но обычно делаю это из-за матери.
Прочищаю горло и на минуту закрываю глаза. Когда открываю, нажимаю клавишу «удалить». Я сильнее этого. И больше не позволю ей влиять на меня. Следующее письмо от Брендона. Устало его открываю, и мой гнев оживает. Мама поставила его в копию письма, которое мне прислала, видимо, таким образом оповещая, что всучивает меня ему на очередные праздники.
Брендон был лучшим другом отца с младших классов. Они вместе играли в футбол в колледже, вместе влюбились и женились на сестрах. Жена Брендона, Мелани - младшая сестра матери, умерла от рака, когда мне было два года, и с тех пор мама не может общаться с Брендоном. Говорит, что он напоминает ей о Мел, поэтому она держится от него подальше. Наверно, это повторяющийся шаблон для неё – аккуратно собирать вместе вещи, которые хотелось бы забыть.
«Привет, Эвери!
Похоже, твоя мама будет занята на праздники. Хочешь приехать и присоединиться ко мне в непраздники? Ты же знаешь, я больше не увлекаюсь всем этим, но было бы здорово тебя повидать. Мы могли бы сжечь тыквенный пирог и покурить крэк, как в старые добрые времена. Дай мне знать, если тебе что-то нужно, малышка. Я всегда на другом конце провода.
С любовью, Брендон»
Я никогда не курила крэк, оставаясь с дядей Брендоном, но у него специфически злой отцовский юмор. Он убедил в этом наставников колледжа нашими письмами. И думает, что это забавно – выбрасывать некоторые красные флажки время от времени. Понятия не имею, следит ли колледж за нашей перепиской и действительно ли курение крэка является красным флажком, но он опять заставляет меня улыбаться. А я не очень часто улыбаюсь, и Брендон всегда является причиной моей улыбки. Я скучаю по нему. Но не так сильно, чтобы вернуться в Брейквотер, конечно. Я никогда туда не вернусь.
Я выключаю компьютер и обещаю себе завтра ответить Брендону, когда в дверь стучат. Морган слишком ленива, чтобы подняться ко мне, другие же посетители обычно приходят к Лесли. Из-за наушников соседка ничего не слышит, и мне не остается иного, как пойти ответить. Правда, я совсем не ожидала увидеть того, кто стоит за дверью.
— Люк? Что ты здесь делаешь?
Люк не в форме, он одет в простую черную тенниску и выцветшие джинсы. Его внешний вид до сих пор напоминает стиль скейтера, которого он придерживался в школе, но сейчас более роковый (судя по всему, с уклоном в рок-стиль) и грубый. Всегда удивительно видеть его в такой модной одежде. Прямо сейчас я удивлена. Он вытаскивает руки из карманов, привлекая мое внимание к тому факту, что на них свежие чернила. Черные кривые линии выглядывают из-под рукавов. Если он в форме, этого никогда не видно, но сейчас заметно, что он немного горбится.
— Извини. Нужно было позвонить, но вчера мне показалось, что ты хочешь от меня отделаться, и…
Лесли дергает дверь, открывая ее шире передо мной, и вытаскивает наушники из ушей:
— Привет! – произносит она, слегка улыбаясь. — Ты друг Эвери?
Ответная улыбка Люка выглядит осторожной, выражение лица печальное.
— Да, я друг Эвери.
Это второй раз, когда он произнес мое имя. Из его уст звучит странно. Я смотрю на него, пытаясь понять, какого черта он делает в моей квартире.
— Ты собираешься пригласить своего друга войти, Эвери? – спрашивает Лесли. В ее голосе слышно предложение «если хочешь, я уйду».
Я вздыхаю и смотрю на Люка, надеясь, что по моему лицу нетрудно прочесть ответ. Морган всегда говорит, что я слишком явно выражаю свои эмоции, поэтому сейчас есть отличный шанс, что он поймет, что я злюсь.
— Нет. Мы собираемся пойти выпить кофе, – я направляюсь в комнату за пиджаком и кошельком, а когда возвращаюсь в гостиную, Лесли все еще стоит в дверном проеме, накручивая свои короткие волосы на палец. Это неловко – смотреть, как она пожирает его глазами. Хотя я привыкла к этому. В отличие от самого Люка, который не прекращает смущаться из-за того, что приковывает к себе хищные женские взгляды, несмотря на то, что это случается довольно часто.
Я несусь мимо него в прихожую и шагаю вперед, не проверяя, следует ли он за мной. После всех наших встреч и неуклюжих, странных разговоров я все еще недостаточно хорошо его знаю, чтобы открыто показывать раздражение перед ним. Ему стоит принять тот факт, что мне нужно немного свободного пространства, поэтому нам придется уйти отсюда, если он хочет мне что-то рассказать.
— Эй, извини, ладно? Знаю, я все испортил. Эвери? Эвери! – он хватает меня за руку и разворачивает к себе. Я сжимаю челюсть, чтобы не сказать того, о чем потом пожалею.
— Послушай, насчет… Я бы не стал этого делать, но мне нужно рассказать. Тебе следует быть в курсе. Я хотел рассказать еще тогда, когда вернулся в Брейквотер в сентябре, но ты уже уехала. Это важно.
Я все еще стою с пиджаком в руках, собираясь надеть его, потому что сильно дрожу, но слишком отвлечена на Люка, чтобы двигаться. Пребывая в гневе, делаю глубокий вдох и устремляю взгляд на свою обувь. Рука Люка на секунду касается моей, он берет пиджак и накидывает мне на плечи.
— Уже ноябрь, Эвери. – шепчет он. — Ты подхватишь воспаление.
Я прихожу в себя и могу правильно просунуть руки в рукава.
— Ладно. Так что ты хочешь мне рассказать? Может, уже сделаешь это, чтобы я могла вернуться к учебе? У меня экзамены, я тебе говорила об этом вчера, помнишь?
— Давай зайдем, перекусим где-нибудь? Я только с дежурства, умираю от голода.
Я скрестила руки на груди и свирепо на него посмотрела:
— Откуда ты узнал, где я живу?
— А ты как думаешь? За пятьдесят баксов узнал у цыпочки в коридоре.
Еще одна причина, чтобы закатить глаза.
— Прекрасно. Теперь люди думают, что ко мне ходят случайные парни на пару часов.
— Эвери, черт.
От его дыхания идет пар, пока он говорит. Люк снова прячет руки в карманы, напрягая плечи от холода. Какая ирония, он без куртки, хотя только что выговаривал мне за то же самое.
Я встряхиваю головой и хмурюсь:
— Где твоя машина?
— В ПроПарке.
Он кивает головой в сторону и медленно идет по улице, убедившись, что я иду следом. Я сжимаю кулаки в карманах, желая развернуться и уйти. Но нет. Плетусь за ним, всю дорогу чувствуя бурю внутри.

***
Люк паркуется неподалеку от кафе Розиты и обходит свой форд фастбэк шестьдесят седьмого года, чтобы открыть мне дверь до того, как я сама это сделаю. Дорога до ресторана проходит в тишине. Даже слишком тихо. Не знаю, о чем Люк хочет рассказать, но сейчас он на грани, как и я. Кажется, он правда думает, что это важно? У нас всего пара общих тем для разговора, и все они касаются Брейквотера. Я чертовски уверена, что не хочу говорить об этом городе, но Люк выглядит решительным. Он всегда был упрямым. И не слишком изменился со школы, если честно. Ну, может, стал немного выше и определенно взрослее, а в целом его двадцатитрехлетняя версия так же привлекательна, как и восемнадцатилетняя.
Я выхожу из машины, одаривая его благодарной улыбкой, и, сделав обманное движение за его спиной, открываю ресторанную дверь. Люк обычно здесь не бывает, как и я. Мы оба делаем неглубокие вдохи, когда я открываю дверь «Дома пасты», и взрыв горячего воздуха окутывает жаркой стеной. По крайней мере, морозный холод уже можно исключить из списка причин, по которым я чувствую себя неуютно.
Официантка в ортопедической обуви и с бейджиком «Добро пожаловать! Я – Рози!» провожает нас к столику с глупой улыбкой, которая говорит о том, что, скорее всего, она работает здесь много лет и уже даже не замечает, что улыбается. Она предлагает нам меню и винную карту, а затем удаляется.
— Будешь есть? – спрашивает Люк, листая меню.
— Думаю, да. – Я просматриваю меню, выбираю утку и тарелку равиоли, которые выглядят очень аппетитно, и убираю руки под стол. Люк берет мое меню и вместе со своим убирает на край стола, давая знак, что мы готовы сделать заказ. Я смотрю на него в ожидании, когда он что-нибудь скажет. Люк молчит, и это раздражает, так как именно он притащил меня сюда, в конце концов.
Если мы просидим весь обед и он не перейдет к делу, мои нервы взорвутся и нанесут непоправимый вред. Нам нужно о чем-нибудь поговорить. Это слишком соблазнительно –просто сидеть здесь и оценивать, какие у него безумно длинные ресницы, в то время как он сканирует взглядом зал. Угольно-темные. Я встряхиваю головой. Не стоит думать о вещах, вроде его ресниц, бицепсов или идеально прямых зубах и улыбке, из-за которой мой желудок просто переворачивается. Я не из тех, кто думает о таких дурацких вещах.
— Ну… – я стараюсь, чтобы голос звучал легко, — ты до сих пор с Кейси?
Уголок рта Люка кривится. Он барабанит пальцами по белой накрахмаленной скатерти на столе.
— Уже год, как нет.
Мои брови взлетают вверх. Я рассказывала Морган, что у него есть девушка, чтобы она от меня отстала, ни капли не сомневаясь, что они с Кейси до сих пор вместе. Они были незыблемой скалой, самой сладкой парочкой школы. Приторно сладкой. На самом деле мы с Люком до этого никогда не обсуждали отношения. Если он расстался с Кейси год назад, значит, уже был одинок, когда мы последний раз пили кофе в Брейквотере. Хотя почему Люк должен был говорить об этом? Он никогда не рассказывал о своей жизни. Просто хотел знать о моей.
— О. Извини, – говорю я только потому, что это вроде как соответствует ситуации.
Люк пожимает плечами:
— Не стоит. Я не жалею. Это было обоюдное желание, – он берет солонку и начинает крутить в руках. — А ты как? Все еще встречаешься с тем парнем, как там его?..
— Джастин. Нет. Наши отношения длились пять минут. Он узнал о моем папе, так что… Ты понимаешь.
Люк закусывает губу.
— Люди просто сволочи, Айрис. Хотя среди них есть неплохие.
Он не осознает, что забыл мое новое имя. Я неловко ерзаю на сидении, собираясь напомнить ему и едко рассмеяться, – будто существует вероятность, что в этом мире есть парень, готовый по своей воле со мной встречаться, зная, какое дерьмо произошло в моей семье, – но не успеваю, потому что возвращается Рози с небольшим блокнотом в руке. Люк заказывает болоньезе. Почему парни всегда выбирают эту пасту? Всегда болоньезе и пиво. Я прошу равиоли и ухмыляюсь, тоже добавляя пиво в конце. Люк даже и глазом с этими длинными черными ресницами не моргает, услышав мой заказ. Рози тоже. Она раскладывает приборы и безмолвно испаряется, что превращает ее в самую лучшую официантку в мире. Наше пиво прибывает, и я делаю длинный глоток, прежде чем поставить его и приготовиться к нападению на Люка.
— Ты понимаешь, почему я злюсь?
Он заменяет солонку пивом, которое теперь вертит в руках, свирепо изучая бутылку.
— Да уж, я не совсем не понимающий. И, наверное, последний человек, которого ты хочешь видеть. Я в курсе этого дерьма в твоей жизни. Полагаю, ты хочешь двигаться дальше. Я был слишком эгоистичным последние пару лет, постоянно говоря с тобой об этом, но я пытался справиться с собственными… – он поднимает глаза на потолок и делает глубокий вдох, — плохими воспоминаниями, наверное. Я пойму, если после сегодняшнего вечера ты никогда не захочешь снова меня видеть. Но есть кое-что, о чем ты должна знать, и лучше узнать эту новость от того, кто хорошо к тебе относится, чтобы иметь время подготовиться.
У меня крутит желудок. Звучит хреново. Лицо Люка не выглядит дружелюбным, скорее помятым и обеспокоенным.
— Может, поедим сначала?
Если он будет ждать еще хоть секунду, чтобы объяснить мне, что происходит, горячий шар сдерживаемого гнева и паранойи в моей груди взорвется, и от меня останется только след на скамейке, на которой я сижу.
— Пожалуйста, прос… – прикрываю глаза, пытаясь вспомнить, кто я сейчас. Эвери Паттерсон. Эвери Паттерсон. Все. Под. Контролем.
— Ты слышала о Вайомингском Потрошителе? – резко спрашивает Люк.
— Нет. А должна?
Карие глаза смотрят прямо на меня, вызывая дрожь. Его брови сходятся на переносице.
— Нет, думаю, нет. Ты была еще маленькой. Наверное, взрослые ограждали тебя от таких новостей.
Я сжимаю бутылку в руках и делаю еще глоток, не отводя от него глаз. Он пытался что-то сформулировать, и я чувствовала, добром это не кончится.
— Вайомингским Потрошителем пресса прозвала серийного убийцу, который убил несколько девочек-подростков в Вайоминге пять лет назад. Это были, – Люк вздрагивает и срывает этикетку с бутылки, — это были зверские убийства, Айрис. – Он тут же осознает свою оплошность и сжимает челюсть. — Прости. Эвери. Я запомню, клянусь. В любом случае, убийства резко прекратились. Не было никаких следов преступника. Поговаривали, что, может быть, он умер или что-то в этом роде, – Люк сглатывает. — Колби Брайт написал книгу, в которой заявил, что твой отец – Вайомингский Потрошитель. А причиной того, почему убийства прекратились, было то, что твой отец покончил с собой. Книга выходит через пару месяцев. Мне кажется, ты должна знать об этом. Журналисты, пресса - они снова будут копаться во всем.
Бутылка с пивом дрожит в моей руке. Я ставлю ее на стол и немигающим взглядом смотрю на кривую грань стакана. Разум отключается, а тело, кажется, получает сильнейший удар. Слишком знакомое ощущение. Я начинаю дрожать, каждая частичка меня вибрирует, словно я разбиваюсь на молекулы, разлетающиеся в разных направлениях, готовая бежать.
— Эвери?
Я поднимаю взгляд на Люка и открываю рот, чтобы что-то сказать, очень часто дыша при этом. Как будто воздух в груди состоит из тысячи лезвий, разрывающих мою трахею.
— Колби Брайт? Брат Адама Брайта? – шепчу я с недоверием в голосе.
— Да. Он снова идет к мэру. Это чисто рекламный трюк. Они никогда не докажут, что это твой отец убил тех девочек.
— Рекламный?.. – повторяю я случайное слово, но не могу сформулировать ясную мысль. Поднимаюсь, и комната вращается под пьяным углом. — Прости, я…
Люк встает, когда я выхожу из-за стола, и его рука слегка касается моего позвоночника, в то время как я спешу в туалет. Распахиваю качающуюся дверь и врываюсь в кабинку до того, как меня выворачивает наизнанку на месте: в основном, на пол туалетной комнаты. Мой желудок опустошается во второй раз, и я чувствую себя лучше. Раньше подобное постоянно со мной случалось, но не в последнее время. Сейчас же, сидя на полу пахнущей химией туалетной комнаты с вышедшими наружу блинчиками, расплесканными вокруг, я понимаю, как много времени прошло с тех пор. Откидываюсь назад и сползаю по двери кабинки, уставившись на шероховатую структуру противоположной стены. Через десять минут холод кафеля на полу просачивается в мои кости. Поднимаюсь на ноги, полощу рот и прилагаю все усилия, чтобы привести в порядок потекшую тушь.
Когда я выхожу из туалета, Люк ждет меня, прислонившись к стене напротив. Он выглядит обеспокоенным.
— Хочешь, я отвезу тебя домой?
Я оцепенело отступаю к нашему столику и сажусь.
— Да, но… Думаю, мне просто нужна еще минута. Дай мне пару секунд, хорошо?
— Конечно.
Он садится обратно на свой стул и начинает сжимать кулаки.
— Прости меня. Я долго думал, как об этом рассказать, но…
— Думаешь, это был он?
Люк застывает.
— Нет. Нет, конечно. Я знал твоего отца. Он был…
Любящим? Добрым? Вечно улыбающимся? Абсолютным джокером?
Я снова чувствую желчь в горле и отхлебываю пива. Бутылка опустошена в три глотка.
— Мне нужно что-нибудь покрепче.
— Не думаю, что это хорошая идея.
В этот момент Рози несет нашу еду и мой желудок сжимается. Она расставляет тарелки, но Люк вздыхает, останавливая ее рукой.
— Можем мы взять все с собой?
Даже если Рози это беспокоит или причиняет какие-то трудности, она чертовски хорошо выполняет свою работу, скрывая это.
— Без проблем, детки.
Она исчезает с нашей едой и возвращается минутой позже с двумя пластиковыми контейнерами. Люк расплачивается, и мы уходим. Снаружи он останавливается у машины со стороны пассажирского сиденья.
— Что ты будешь делать, если я сейчас отвезу тебя домой?
Я обхватываю себя ладонями: слишком напоказ дрожу или реагирую на резкую погоду. Внутри меня арктический холод – холоднее, чем Нью-Йорк в ноябре.
— Позвоню Морган, и она восстановит меня с помощью бутылки Джека, – говорю я, зная, что она так и сделает. Она моя лучшая подруга, кроме того, у нее такой запас спиртного, который смутил бы и винный магазин. Ее зависимость от алкоголя почти на уровне с моей. С той разницей, что я никогда его не покупаю, особенно когда знаю, что просто могу пить все, что у нее есть.
Люк в ярости.
— Если я отвезу тебя в бар и напою шотом, обещаешь вернуться домой и пойти в постель?
Я встречаю его пристальный взгляд и замечаю обеспокоенное выражение лица.
— Нет.
Он откидывается на капот и запускает руки в волосы.
— Понятно. Значит, ты едешь со мной.
— Люк, нет! Со мной все будет в порядке, я…
— Ты чертовски красивая девушка, Эвери. И я не отставлю тебя одну в Нью-Йорке, где любой богатенький подонок может воспользоваться тобой.
Он открывает дверь машины, провожает меня внутрь, и я без суеты сажусь, решая игнорировать тот факт, что он только что назвал меня красивой. Слишком уж взвинчена, чтобы чувствовать странность происходящего сейчас. Понятия не имею, куда Люк меня везет, но если там не будет бутылки чего-нибудь по-настоящему крепкого, я уйду. Полчаса спустя мы останавливаемся у трехэтажного кирпичного здания в Уилтшире. Похоже, это бывший завод или вроде того, некоторое время назад переделанный под жилой дом. Люк ведет нас внутрь и направляет меня к лифту в вестибюле, но я качаю головой. У меня уже затрудненное дыхание. Последняя вещь, в которой я сейчас нуждаюсь – закрытое пространство. Кажется, он понимает, и мы поднимаемся по лестнице все три этажа. Там только одна дверь, кроме обшарпанной металлической, ведущей к лифту. Люк достает связку ключей из кармана и открывает ее. Квартира с открытой планировкой просто огромна. Я слишком опустошена, чтобы оглядеться вокруг, но замечаю много черной мебели и несколько гитар, прислоненных к стенам. Люк ведет меня к барной стойке, где сгребает карандаши, ручки и стопку нотных листов в беспорядочную кучу, очищая столешницу, усаживает меня на мягкий стул и начинает шарить по шкафчикам. Через секунду достает два граненых стакана и ставит их на стойку.
— Что ты обычно пьешь?
Я смотрю на стаканы, затем поднимаю глаза на него.
— Ты понимаешь, что я собираюсь творить фигню? – говорю я. Всегда что-нибудь вытворяю, когда пью. Были дни, когда только так я со всем и справлялась.
— Я знаю. – Он достает пачку сигарет из ящика и зажигает конфорку на плите, чтобы наклониться и прикурить. – Но если тебе нужно напиться, лучше сделай это здесь, чтобы я мог присмотреть за тобой. Это просто я, Эвери. Я не собираюсь осуждать тебя. Я никогда не буду осуждать тебя.
Он протягивает мне сигарету, и я беру, хотя не курю. Она обжигает все внутри, когда я затягиваюсь, и голова снова начинает кружиться. Протягиваю обратно, борясь с желанием повторить процесс рвоты, который был ранее.
— Нет? – спрашивает он.
— Нет.
— Ладно.
Он стряхивает пепел и курит сигарету в одиночестве, перед тем как затушить и выбросить окурок в мусорку. Возвращаясь к стойке, держит в руках непочатую бутылку виски. Наливает нам по рюмке и пьет свое. Я слежу за тем, как его горло сжимается, когда он глотает, но свое держу в руке, уставившись на столешницу в течение долгого мгновения, перед тем как поднести стакан к губам и опрокинуть в себя.
Ожог от алкоголя намного лучше, чем от сигареты.
— Сколько их было? – спрашиваю я.
Люк молчит, пока наполняет наши стаканы. Возвращает мне полный, и я немедленно выпиваю его содержимое.
— Пятнадцать, – спокойно отвечает он. — Всем от тринадцати до восемнадцати лет.
Пятнадцать молодых девушек. Пять лет назад кто-то убил пятнадцать молодых девушек, и сейчас Колби Брайт расскажет миру, что это был мой отец. Запишет их в список к своему брату Адаму, Сэму и Джеффу, и Максвелл Бреслин за пару недель будет объявлен серийным убийцей. Я кусаю щеку изнутри и принуждаю себя не плакать. Пока управляю собой, но это ложная победа. Я смогла убедить себя, что стала сильнее, чем была в Брейквотере, но правда в том, что я просто хрупкая, склонная к саморазрушению. К тому времени, как бутылка виски пустеет, я уже не могу реветь, но хрупкая оболочка, которой была Эвери Паттерсон, рушится на тысячи осколков.

Похмелье

Какое-то движение будит меня.
— Привет.
Люк присаживается на край громадной кровати. Громадной кровати, которая не моя. Протягивает стакан воды и упаковку тайленола, но когда я не беру их, ставит на небольшой столик рядом. Я хмурюсь и приподнимаюсь на локтях, пытаясь понять, почему комната кружится.
— Где?.. – еле выдавливаю из себя. Иногда я просыпаюсь в странных местах, и обычно это мой первый вопрос.
— У меня. Я собираюсь на работу и до последней минуты хотел, чтобы ты спала. Но у меня есть время, чтобы подбросить тебя домой, если мы выйдем сейчас же. Ты справишься?
Он не в рабочей форме.
— Ты еще даже не готов, – стону я, пряча лицо под подушкой.
— Я не надеваю форму, когда иду на работу или возвращаюсь обратно. Некоторые люди преследуют меня, когда видят ее. Копы могут попасть под расправу из-за этого, – он тянет подушку, освобождая ее из моей ошеломляюще печальной хватки. — Можешь остаться и еще поспать, если хочешь. Просто захлопнешь дверь, когда будешь уходить.
Я раздумываю над этим. Остаться спать в этой большой, удобной постели – это так соблазнительно. Но мысль о том, что придется тащиться по Нью-Йорку на общественном транспорте, мучаясь с сильнейшего похмелья, которое у меня когда-либо было, -достаточно серьезный противовес. Казалось бы, я должна быть профи в этом. Но правда в том, что похмельные синдромы убивают меня. И чем я старше, тем они хуже.
— Дай мне минуту. Я буду в норме.
— Ладно. Не хочу быть засранцем, но тебе надо поторопиться. Мне нельзя опаздывать.
Я приоткрываю глаз и осматриваю Люка с головы до ног. Он одет в безразмерную серую толстовку поверх простой черной тенниски и снова в линялых джинсах, протертых на карманах. А еще реально выглядит слегка потрепанным.
Люк потихоньку выходит из комнаты, и я выпрямляюсь на кровати, прижимая ладонь к виску, когда в голове начинает стучать. Я чертовски замерзла. Глотаю тайленол и вдруг понимаю, что до сих пор полностью одета; натягиваю ботинки – они нашлись разбросанными в полном беспорядке под кроватью. Полагаю, полбутылки виски и не такое творят с людьми. Люк ждет у двери с большим свитером в руке, когда я выхожу из комнаты. Он и наполовину не выглядит так, как я себя чувствую.
— Сколько ты вчера выпил? – хриплю я.
Он надувает щеки и трясет головой:
— Наравне с тобой.
— А выглядишь вполне нормально.
— Ага, но если это тебя утешит, чувствую себя как дерьмо.
Я приближаюсь и беру свитер из его рук, надевая через голову и молча благодаря за тепло. В поле зрения показывается куча смятых одеял на черном кожаном диване – там он, скорее всего, спал.
— Да, мне и правда стало легче.
Он устало выдыхает и улыбается:
— Конечно, говорят, в компании мучиться не так печально.
Я страдаю весь день, но слава всем Богам, хотя бы не приходиться ни с кем иметь дело. Люк подбросил меня домой – еще одна поездка в тишине; и когда я зашла в квартиру, Лесли уже не было. Я завалилась обратно в постель, зная, что ни за какие коврижки сегодня не пойду на учебу. У меня не было ни единого пропуска с начала семестра, а сейчас идеальная цепочка разрушена, потому что… Не хочу думать, почему. Чертов Колби Брайт. Мудак.
Просыпаюсь я часов шесть спустя. Лесли стоит у моей кровати и морщится от отвращения.
— Здесь воняет как на пивоварне. Ну и почему вся наша квартира воняет, как пивзавод?
Я стону и натягиваю покрывало на голову. Она стаскивает его, пресекая мои жалкие попытки вцепиться и ни за что не отпускать, и указывает на дверь:
— Душ. Сейчас же.
Лесли открывает окна, пока я беру полотенце и банные принадлежности. Комната уже ледяная к тому времени, когда я возвращаюсь благоухающей и чистой. Чувствую себя гораздо лучше: по крайней мере, исчезло ощущение, что кто-то заполз мне в рот и умер там, пока я спала.
— Твой телефон звонил, – говорит Лесли, указывая на трубку.
Он лежит на кровати, с которой Лесли сняла простыни и сменила их на свежее постельное белье.
— Хреновенько, да?
Она ухмыляется и закрывает форточку.
— Хуже.
Четыре пропущенных от Морган. Почему-то я думала, что они от Люка, но от него нет ничего. Я пишу Морган, что слишком больна для того, чтобы встретиться с ней за кофе. Она отвечает почти мгновенно:
«Я знаю, что какой-то парень заплатил Мелиссе Коллинз пятьдесят баксов, чтобы найти твою квартиру. В твоих же интересах позвонить мне прямо сейчас. Требую подробностей».
Я выключаю телефон и прячу его обратно под подушку.
Остаток вечера проходит в переживаниях насчет того, многое ли я пропустила на занятиях. В конце концов, берусь писать ответ Брендону, при этом не зная с чего начать. Я вроде бы собираюсь не затрагивать тему того, что Люк рассказал мне о Вайомингском Потрошителе и обвинениях Колби Брайта, но эта решимость длится секунд пять.
«Привет, дядя Б.
Спасибо за приглашение, но не думаю, что уже могу туда вернуться. Может, у тебя получится приехать в город? Мы можем снять квартиру и сходить на каток, ну или что-то в этом роде. Знаю, ты ненавидишь это, но оно все же лучше, чем сидеть дома и хандрить. Я даже посмотрю с тобой игру!
Слушай, мне нужно кое-что узнать от тебя. Я встретила Люка Рэйда прошлым вечером, и он рассказал, что снова происходит в Брейке. Это правда? Все думают, что папа убил тех девочек? Я знаю, мы так и не сможем понять, что же тогда случилось между ним и теми мужчинами, но он бы никогда не тронул девочек-подростков. Они же моего возраста! Без вариантов. Пожалуйста, скажи, что никто не слушает мэра Брайта.
С любовью, Эвери»
Мне стоило приложить больше усилий, чтобы успокоить Брендона; знаю, он обо мне беспокоится. Нужно было написать, как классно в колледже и о моих новых друзьях, но совсем нет сил. Ночной кошмар, который преследует меня четыре с половиной года, до сих пор проигрывается в голове, но теперь в еще более ярких красках моей жизни, и я не могу сбежать от этого. Я иду спать с камнем на сердце, неспособная сбежать от ощущения чего-то ужасного, что маячит на горизонте и грозится разрушить все, над чем я так упорно трудилась, выстраивая себя заново.
Проваливаясь в сон, вспоминаю, что так и не произнесла перед Люком свою «я-никогда-не-хочу-тебя-больше-видеть» речь.

Ноа.

— Ноа – студент по обмену. Это не старшая школа. Я понимаю, что едва ли могу наказать вас за поведение в колледже, мисс Паттерсон. Все зависит от вас. Но думаю, вы сможете все наверстать, если свой выходной проведете, помогая нашему гостю приспособиться к жизни в Колумбии. Не так-то легко присоединяться к курсу в середине семестра. Ему нужна любая помощь, которую он может получить, – профессор Лэнг выглядит строже, чем когда-либо. На самом деле легкость и счастье присутствуют в нем только тогда, когда он рассказывает о теме занятия. — Вы же не собираетесь рассказывать мне о неожиданном похищении или ретроградной амнезии, Мисс Паттерсон?
Я пинаю ножку стола и пожимаю плечами, пытаясь не выдать тот факт, что меня не волнует отработка прогула. Я много раз делала это в школе. Угрюмый и не реагирующий вид – мой фирменный, никогда не подводил. Ты заслуживаешь немного снисходительности, имея папочку-психа, - это лишает доверия. Люди всегда более осторожны с тобой, словно ждут, что однажды ты взорвешься. Но не в колледже. Значит, нужно подобрать слова и извиниться за прогул.
— У меня было похмелье.
Тишина.
Я медленно поднимаю взгляд с пола на лицо профессора, задерживая дыхание. Не знаю, чего ожидала. Может, что он найдет мою честность очаровательной и отправит в счастливый путь с аккуратно исписанными листами конспектов? Не так уж много. Он выглядит разочарованным, что является худшим вариантом развития событий для меня в данный момент. Я прижимаю папку ближе к груди и снова смотрю в пол.
— Вы намерены серьезно работать на моих занятиях, мисс Паттерсон?
— Да. Я напортачила на этой неделе, но клянусь, это в первый и в последний раз.
— Вы потеряли баллы, и сейчас самое время сконцентрироваться. Вы ведь знаете, что должны сдать эти экзамены, если хотите войти в нашу программу для журналистов?
— Да.
— И я знаю, что это профессия, которую вы для себя избрали. Я думал, вы действительно решили что-то построить здесь, Эвери. Я ошибался?
Я чувствую себя полным дерьмом. Как будто мне снова двенадцать и папа застукал меня ворующей двадцатку из бумажника. Это крайне редкое ныне событие, когда хочется перед кем-то извиниться. Я понимаю, что обижена на Лэнга и он получит нужный ответ.
— Вы не ошиблись, мистер Лэнг. Я усвою материал, который пропустила. И хорошо сдам экзамены. Я справлюсь.
Еще ничего не потеряно.
Профессор Лэнг отвлекается от изучения парт и шагает к окну. Скрещивает руки на груди и вздыхает.
— Почему Вы хотите быть журналистом? Что привлекает вас в этой исключительной профессии?
Мне не хочется обсуждать это с ним, но, как и в случае с пропуском, я все еще слишком слаба, чтобы придумать убедительную ложь. Двухдневное похмелье будет ответственно за все, что я собираюсь произнести.
— С одним моим другом кое-что произошло, когда я была младше, и пресса… Они были как стервятники. Публиковали всякую чушь и превратили жизнь ее семьи в ад. Я хочу стать журналистом, чтобы хоть один человек из них писал правду. Фиксировал происходящее.
Плечи профессора Лэнга деревенеют:
— Именно поэтому тебе так нравится мой предмет. Немногие сегодня ставят закон и этику на первое место при подготовке новостей. Каждый слишком занят тем, чтобы выдать очередную великую новость, не заботясь о том, правда это или нет, - он отходит от окна и направляется к двери. — Я рекомендую Вам двигаться вперед и не отступать, мисс Паттерсон. Но вам следует помнить… Есть существенная разница между тем, чтобы желать преуспеть в чем-то, даже из правильных побуждений, и хотеть изменить то, что произошло в прошлом. Вы не добьетесь справедливости для вашей подруги и ее семьи, если будете преследовать эту цель. Вы же это понимаете, я надеюсь?
Я проглатываю комок в горле и выхожу за дверь, которую профессор придерживает передо мной, борясь с желанием вернуться и сказать, что я не настолько глупа. Я знаю, что уже ничего не могу изменить в своем прошлом.
— Извините, мистер Лэнг. Этого больше не повторится.
Профессор смотрит на меня поверх очков - линзы поцарапались в тех местах, на которые он по привычке неправильно их клал.
— Уверен, что не повторится. Вы слишком упрямы для этого.
****
Ноа Ричардс – звучит совсем не по-ирландски. Да он и не выглядит как ирландец: ни тебе рыжих волос, ни единой веснушки на виду. Слегка вьющиеся локоны темно-каштановых волос выглядывают из-под лыжной шапочки, крепко натянутой на уши. Светло-серые глаза и злая улыбка. Он выглядит зажатым, когда усаживается за парту: видимо, слишком высокий для нее. Я понимаю, что двое парней из класса оживленно общаются с ним, усевшись на парты, в тот момент, когда неохотно тащусь к ним. Ноа замолкает, увидев меня, направляющуюся к ним, и остальные моментально прослеживают за его взглядом. Я знаю, как парни временами на меня смотрят, но обычно стараюсь этого избегать. Чувствую себя маленькой девочкой, пока они так глазеют. Как будто мне снова восемь и это реально неуместно, что парни фантазируют обо мне. Потому что они делают это. Фантазируют, да. Мои сиськи круче, чем у большинства девушек. А соблазнительно изогнутые губы, как однажды сказал мне мертвецки пьяный парень в метро, идеальны для минетов. Остальные части в виде скелета и мышц, кажется, не имеют значения. В основном парни смотрят на меня в коридорах, но я опускаю голову и делаю вид, что не замечаю. Игнорировать их сложнее, когда приходится проходить рядом или непосредственно говорить с ними, тем не менее…
Ноа садится ровнее, когда я подхожу, и натягивает шапочку сильнее. Я смотрю на тех двух парней, переживая, что они, вероятно, собираются сидеть там же, хотя видят, что я хочу поговорить с Ноа. Точно, так и есть.
— Хм… – я сглатываю, с трудом переводя взгляд на Ноа. — Ты студент по обмену, да?
— Ага, йа… – его акцент не такой, как я ожидала. Не сильный и явный, а скорее певучий. Ноа вспыхивает озорной, распутной улыбкой, но глаза кажутся добрыми. Он не держится от меня в стороне, как те два парня. — Я Ноа, это Фредди и Кайл. Везучие ублюдки, заполучившие меня в этом семестре.
Я знаю, кто они. Видела на той вечеринке с Морган. Сидящий слева, Фредди, - тот самый разукрашенный парень, с которым мы столкнулись.
— Понятно. Вы из того же братства, что и Тэйт, – говорю я, — Сeilidh.
Теперь все ирландские штучки на вечеринке приобретают смысл. Видимо, ее устроили в честь Ноа.
Глаза Ноа светятся, а улыбка становится шире.
— Хорошее произношение, – он протягивает мне руку, — а ты?
— Эвери. Я Эвери Паттерсон. – Ноа сжимает руку в крепком рукопожатии – мило, учитывая, что обычно парни думают, что поломают тебе кости, если надавят чуть сильнее. Папа всегда говорил, что не нужно доверять парням с хлипким рукопожатием. Он бы одобрил Ноа, если бы был рядом.
— Приятно познакомиться, Эвери.
— Аналогично. – Переходи к делу. Переходи к делу, Эвери. — Э-э-э, профессор Лэнг сказал, что тебе, возможно, нужна компания. Просто хотела предложить свои услуги.
Кайл и Фредди открыто хихикают. Слишком поздно до меня доходит, что то, что я сказала, звучит пошловато. Особенно если ты придурковатый девятнадцатилетний парень. Идиоты.

Аромат чистого секса
Две недели спустя от Люка по-прежнему ни слуха, ни духа. Я наверстала упущенное и успешно сдала экзамены, несмотря на то, что постоянно отвлекалась и раздражалась. Брендон присоединится ко мне на День Благодарения, что само по себе удивительно, поскольку он крайне редко выезжает из города, в котором вырос. Я сняла нам квартиру в Верхнем Ист-Сайде, поэтому для готовки у нас будет собственная кухня, не то что в гостиничных номерах. Она стоила целое состояние, но мамочка не шутила, когда сказала, что увеличила сумму на мое содержание. Разницы более чем достаточно для покрытия расходов на жилье, еду и выпивку, пока Брендон будет в городе. Еще три дня, и я могу уехать из колледжа и расслабиться.
— Я буду скучать, детка, – говорит Морган, когда мы выходим из класса.
Выпал снег, покрывая землю десятисантиметровым слоем и образовывая грязную снежную кашу. Сначала я думала, что выйти на улицу, пока лежит снег - плохая идея, но ошибалась. Оказывается, народ в Колумбийском университете слишком крут для того, чтобы устраивать бои в снежки. Мне это нравится. Чувствую себя окруженной взрослыми людьми.
Взяв Морган под руку, я плотнее кутаюсь в шарф, пытаясь согреться теплым дыханием через шерстяную ткань, чтобы в легких не загорелся пожар.
— Я тоже буду по тебе скучать. Точно не хочешь побыть со мной и Брендоном? Мы собираемся просто пить пиво, есть вредные вкусняшки и смотреть дерьмовые фильмы.
Морган корчит рожицу, топнув по снегу.
— Ты понятия не имеешь, КАК бы я хотела этого. Но моя мамочка – праздничный маньяк. Она взбесится, если я не приеду.
Дом Морган в девяти часах езды отсюда, в Чарльстоне, Западная Вирджиния. Нью-Йорк –самое отдаленное место из тех, куда мама позволила ей уехать. Очевидно, для Морган это недостаточно далеко.
— Ты всегда можешь обзавестись эффектом красных глаз и без длительного вождения. Это сэкономит время, к тому же у нас будет пара свободных дней после Дня благодарения, когда Брендон уедет обратно. Ему нужно на работу.
Морган заводит нас в дом и стряхивает снег с ботинок в холле. Пол тут грязный, в разводах, со следами уличного снега. Табличка «Влажный пол» валяется в стороне под лестницей. Наверняка какой-нибудь придурок из братства стащит ее еще до конца дня.
— Я бы с удовольствием, Эв. Посмотрим, попробую договориться с домашними. Но знаешь, иногда мне жалко оставлять отца одного терпеть все это безумие.
Мы заходим к Морган, но оказывается, что ее соседка пригласила приятеля, о чем свидетельствует определенный шум, поэтому мы спускаемся по лестнице ко мне и располагаемся уже с комфортом. Лесли еще в библиотеке, но она оставила небольшой чемодан и записку на кухонном столе.
— Святое дерьмо, это горячий шоколад? Пожалуйста, скажи, что это горячий шоколад! – щебечет Морган, усаживаясь на диван.
Тем временем я читаю записку:
«Шаг первый. Выпей меня.
Шаг второй. Сохрани здоровыми женские органы.
Шаг третий. Спаси мир.
О-хо-хо-хо»
Жаль, что мы с Морган не делим квартиру, но мне реально повезло с Лесли. Если не брать в расчет толпу людей, которая вечно здесь околачивается, чтобы увидеть ее, она такая заботливая. Более заботливая, чем я заслуживаю. Я убираю ноги Морган подальше от обивки и со щелчком открываю банку горячего шоколада.
— Убери свою грязную обувь с мебели, Кеплер. Думаю, тогда ты получишь немного вот этого, как и хочешь.
— Если это не доставит тебе трудностей. – Она мило улыбается. Но меня не проведешь. — И мне нужно что-нибудь теплое, чтобы переодеться, если ты согласна оказаться со мной в одной постели.
— Даже не думай об этом. Если у меня нет парня, это не значит, что ты будешь тем человеком, с которым я буду впервые резвиться на этих простынях.
Морган выглядит обиженной все три секунды, что я иду в свою комнату рыться в ящиках, чтобы найти рубашку для нее. Я бросаю ей первое, что попалось под руку, и иду делать нам напитки, согревая молоко на плите.
— Что это? – Морган держит передо мной огромную толстовку, и я вдруг понимаю, что дала ей толстовку Люка, которую он одолжил мне, когда огорошил новостями почти месяц назад. Она надевает ее, и мне становится видна надпись большими печатными буквами на передней части - «NYPD». — Черт, хорошо пахнет, Эвери. Почему она пахнет сексом?
Мгновенно на моих щеках появляется краска. Я не девственница, но говорить о сексе не очень удобно. Возможно, потому, что мой опыт с мужчинами до сих пор был неуклюжим и скорее неприятным.
— Она не пахнет сексом.
— О, да, это так. Или так пахнет парень, за секс с которым я определенно могла бы убить. Она что, того чувака из полиции, да?
— Вау! Отличная наблюдательность, Шерлок. С чего ты взяла? Может быть, там красуется огромный логотип на груди «Отдел полиции Нью-Йорка»?
Я подхожу к ней и тяну толстовку за рукав.
— Снимай. Я найду тебе что-нибудь другое.
— Ни в коем случае! – она хватает переднюю часть свитера и подносит к лицу, глубоко вдыхая. — Это самое лучшее, что случилось со мной за весь день. Как, черт возьми, она у тебя оказалось?
Я вроде как не хотела говорить Морган о ночи в квартире Люка. Мне не нравится намеренно держать что-то в секрете от нее, но рассказать ей о той ночи - значит просветить и насчет книги Колби Брайта о моем отце. А это не то, что я готова сделать.
— Он одолжил ее мне давным-давно. Просто не было возможности вернуть.
Морган подозрительно смотрит на меня.
— И ты говоришь, что между тобой и этим парнем ничего не происходило?
— Нет. Нет, ничего не происходило между мной и этим парнем.
Я отворачиваюсь от нее и занимаюсь приготовлением напитков, яростно их помешивая.
— В таком случае, я думаю, что ты должна вернуть эту толстовку нашему прекрасному хранителю мира немедленно и позволить мне пойти с тобой. Это преступление - чтобы такая красота пропадала впустую. Понимаешь? Преступление?
Она смеется противным смехом над своей хромой шуткой, я притворяюсь, что не слышу, передаю ей кружку и шлепаюсь на свой вращающийся стул, глядя на жидкость внутри чашки.
— Не игнорируй меня, Паттерсон. Я серьезно. Я хочу выстрелить в этого парня, если ты не собираешься.
— Я говорила: у него есть девушка.
Превращаю лицо в пустую маску, когда знаю, что лгу ей. Она до невозможности офигенна. Парни сходят с ума от ее шикарных каштановых волос. Нет причин, почему Люк не хотел бы быть с ней, и последнее, что мне нужно, - чтобы он околачивался возле моего дома. Я стараюсь представить, что сказала бы ему, если бы столкнулась в коридоре после того, как он был у нее. Одна только мысль об этом заставляет меня содрогнуться.
— Что насчет Тейта, а? – спрашиваю я. — Я думала, у вас все налаживается?
Морган поджимает губы и хмурится.
— Не слышала от него ничего в течение пяти дней. Я заснула с ним в воскресенье ночью. Думаю, он все еще злится на меня.
— Почему он злится на тебя за то, что ты заснула? Ты во сне что-то вытворяешь?
Легкая улыбка тронула уголки ее губ. Она подняла бровь и многозначительно посмотрела. До меня дошло.
— Ах, так ты заснула с ним. Пока вы?..
— Да. Видимо, это был верх грубости, тем более что он был на пике в это время.
— О Боже, Морган, – смеюсь, пытаясь подавить кашель. — Из всех, кого я знаю, ты, наверное, единственный человек, который мог заснуть во время секса.
— У меня такое уже бывало, – объявляет она. - И, наверное, будет снова. В любом случае, это его вина. Он слишком долго возился.
Пока она говорит, я делаю глоток и теперь близка к расплескиванию горячего шоколада на всю стену гостиной. Мы смеемся, как злые сучки, и приходим в себя только тогда, когда звонит мой сотовый. Морган вытирает глаза, наклоняется, чтобы взять его с журнального столика, и бросает мне.
Неизвестный номер.
Я хмурюсь, глядя на экран, – один удар сердца. Два. Три – пока Морган не бросает в меня подушку.
— Ответь, женщина. Вызов без ответа - упущенная возможность.
Обычно такие возможности я рада упустить. Морган не понимает, почему я никогда не отвечаю на звонки с неизвестных номеров. В средней школе одним из любимых занятий одноклассников было позвонить и крикнуть: «Отродье убийцы», – прежде чем повесить трубку. Просто еще одна вещь, которую я не хочу объяснять. В этот раз лучше просто ответить на телефонный звонок и покончим с этим.
— Алло?
— Эвери Паттерсон? – бросает мне смутно знакомый голос.
— Да?
— Это Ноа Ричардс. Я взял номер у твоей подруги, Марии, кажется?
Я чувствую, что напряжена. Оборачиваюсь и смотрю на девушку, с невозмутимым видом сидящую справа от меня.
— Нет, я думаю, ты имеешь в виду Морган.
Она невинно и вопросительно улыбается, изучая свой безупречный лак для ногтей.
— Да, точно, Морган. Я видел, как вы гуляли вместе. Твое предложение еще в силе?
Я буквально слышу усмешку в его голосе, но она не звучит как издевка. Вздыхаю, бью Морган по ноге сжатым кулаком.
— Как дела? Фрэдди и Кайл переехали из штата?
Ноа смеется:
— Нет, но они уезжают домой на праздники. Это означает, что я буду бедным одиноким иностранцем в большом городе и мне совершенно не с кем общаться. Я слышал, ты собираешься остаться здесь. Есть шанс, что ты хотела бы сходить в кино или что-то вроде того? Чисто в интересах держать меня подальше от неприятностей, сама понимаешь.
Я отчаянно пытаюсь придумать причину, что может помешать мне идти в кино с горячим, самым популярным студентом по обмену из Колумбийского университета. Ничего. Морган продвигается вперед, оказываясь почти на краю своего места, и когда видит, что я колеблюсь, делает предупреждающее лицо. Сжимает кулак на меня, угрожая физическим насилием, если я не скажу «да». Она, очевидно, знает, почему он звонит. Я показываю ей средний палец и вращаюсь вокруг на моем офисном стуле.
— Конечно, Ноа. Звучит здорово. Пару дней я буду с семьей, но после этого свободна. Напишешь мне, и мы что-нибудь придумаем.
— Договорились!
Он вешает трубку, а я бросаю телефон на кофейный столик, изо всех сил пытаясь не наброситься на Морган.
— Кто это был? – беззаботно спрашивает она, и я не могу сдержаться: бросаюсь на диван и без пощады луплю ее подушкой.
— Ведьма, ты чертовски прекрасно знаешь, кто это был!
— А-а-а-а-а-а-а! Стоп, стоп, хорошо, хорошо! Я признаю это. Стоп! – она визжит. Я наклоняюсь и роняю подушку. — Мне очень жаль, Эвери. Он просто так мило просил, и этот акцент... Я ничего не могла с собой поделать!
— Все равно. – Я ударила ее в последний раз и испустила долгий вздох. — И я серьезно - снимай толстовку. Не хочу, чтобы она пропахла твоими вышедшими из-под контроля феромонами. И не собираюсь стирать перед тем, как отдавать.

Брейквотер.
Пять лет назад.
Люк
Машина тормозит у тротуара. Я все еще не могу повернуться и посмотреть на дом. Хлоя расстегивает ремень безопасности, с мрачным видом прочищает горло, но я не могу сдвинуться с места. Моя рука все еще на оружии, как будто в этом есть смысл, как и в тех ужасающих вещах, свидетелем которых я стал. Как будто это способ предотвратить их.
Каждый раз, когда моргаю, все еще вижу тела, разбросанные во все стороны на земле. Каждый раз, когда закрываю глаза, все еще вижу Макса, дергающегося на голом бетоне и захлебывающегося собственной кровью. Бог мой, я не могу дышать.
— Ты прострелишь себе член этой штукой, если не будешь осторожен, – мягко говорит Хлоя, выключая двигатель. Мы сидим в молчании: она смотрит на меня, я смотрю на приборную панель. — Это всего на пару дней, Люк. Я знаю, тебе это не понравится, но придет время, когда такого рода вещи не будут смущать тебя. Просто в этот раз труднее. Сложнее, потому что ты знал парня.
Я закрываю глаза. А вдруг я допустил огромную ошибку? Может быть, не нужно было становиться полицейским? Может быть, я должен был пойти в колледж, как все и ожидали? Взять стипендию и стать долбаным воротилой бизнеса или что-то типа того? Отпускаю кобуру, сжимая кулаки так, что суставы белеют.
— Я в порядке. Я буду в порядке.
Хлоя грустно улыбается.
— Я знаю, что будешь, парень. Ну же. Давай покончим с этим.
Однако когда я выхожу из автомобиля, мир будто сжимается вокруг. Смотрю на дом и первое, что вижу, – детское лицо в окне. Дочь Макса, Айрис. Всего четырнадцать лет, черт возьми. Она выглядит, как гребаный призрак.
— Я думаю, она оставалась неподвижной, – говорит Хлоя, кивая в сторону окна. Айрис не замечает моего напарника. Она смотрит прямо на меня, и я знаю, что не могу этого сделать. Я, мать его, не могу сделать это. Обрушиваюсь спиной на капот авто, качая головой.
— Они еще не вставили окно, – замечает Хлоя. Когда пять дней назад мы пришли сюда, чтобы сказать, что осталось от семьи Бреслин и что Макс мертв, Айрис бросила стул через огромную стеклянную панель на нижнем этаже гостиной. Там по-прежнему уродливая деревянная плита, вся в пятнах и потеках. Звук крика Айрис все еще звучит в моих ушах, даже сейчас.
— Это слишком, – говорю я, слыша собственные слова и зная, что это правда. Макс для меня был больше, чем друг. Он заботился обо мне. Он присматривал за мной, когда никто больше не мог. Как мне смотреть в глаза его четырнадцатилетней дочери и держать все дерьмо в себе?
— Все в порядке, – говорит Хлоя, положив руку мне на плечо. — Посиди здесь. Мне нужно только уточнить у жены несколько деталей. Просто останься здесь, ладно?
Она идет в дом, и я чувствую себя чертовски жалким. Впервые с тех пор, как мы нашли Макса на том складе, позволяю себе заплакать, поворачиваясь спиной к его дому. Мне почти двадцать гребаных лет. Я обученный полицейский и не должен быть в гребаных слезах на лужайке одной из моих жертв, но все же я здесь и слезы текут по лицу. Это худший момент худшего дня худшей недели в моей жизни.
Дыхание перехватывает в горле, когда я чувствую что-то на моей руке - другую руку, утешающую меня. И вот она – девочка, встречи с которой я хотел бы избежать. Четырнадцатилетняя Айрис. Я так не хотел с ней сталкиваться. Похоже, в настоящее время у меня нет особого выбора. Она обессиленная, бесцветная как призрак в своей белой пижаме. Ее кожа совершенно белого цвета. И кипа очень-очень обесцвеченных светлых волос с золотыми нитями довершает картину. Девочка выглядит так, словно стоит на пороге смерти.
— Почему ты плачешь? – шепчет Айрис. Ее голос ломается, как будто она не использовала его несколько дней. Судя по газетам, так и было. Средства массовой информации писали, что она практически в коматозном состоянии.
Я не доверяю себе настолько, чтобы заговорить, вместо этого поднимая глаза над бескрайними деревьями, которые простираются вечностью между владениями Бреслинов и городом, и размышляя о том, что это первый раз, когда я должным образом встретил Айрис. Это кажется мне таким неправильным. Макс так сильно любил ее. Я всегда хотел с ней встретиться. Просто казалось неудобным подходить к ней в школе. Она всегда была окружена друзьями с той девочкой, Мэгги Брайт. Я был старше. Это не было бы нормальным. Люди бы шептались.
Айрис кладет голову мне на плечо, и я чувствую, как ее начинает трясти. Она плачет. Мои собственные слезы немедленно прекращаются. Я застываю, вдруг не зная, что, черт возьми, мне делать.
— Пожалуйста, – рыдает она. — Скажи мне, почему ты грустишь?
Она так умоляет меня, будто узнав, почему я страдаю, остановит собственную боль.
— Ты действительно хочешь знать? - я беру ее за руку. Кажется, вот что правильно сейчас сделать.
Она смотрит на меня глазами, полными слез, ее лицо выражает горе, и я полон желания принять это от нее. Для того, чтобы все это исчезло.
Я говорю ей, что ее отец был со мной. Говорю ей, что он сделал для меня.
Она плачет в мой пиджак, когда я уношу ее наверх в кровать. За все это время ее мать ни разу на нее не смотрит.

7 глава

Супер восемь.

— СЮРПРИЗ!
Брэндон появляется на пороге нелепо большой арендованной квартиры с красной лентой вокруг головы в комплекте с огромным бантом на макушке. Раскинув руки и улыбаясь мне, он ждет, когда я упаду в его объятия. По-прежнему думает, что мне двенадцать и я собираюсь смеяться над этой фигней. И я смеюсь, но только потому, что это делает его счастливым. Брэндон - единственный человек на планете, ради которого я это сделаю. Я люблю этого причудливого ублюдка. Позволяю сгрести меня в объятия, сжимая его в ответ, пока он не начинает притворяться, что хрипит и задыхается.
— Что с тобой, детка? Пытаешься задавить старика до смерти?
У меня есть договоренность с Морган: она не выпрашивает у меня комплименты, но так и не удалось убедить Брэндона последовать этому примеру. Он неисправим. Я показываю ему квартиру, помогая занести чемоданы внутри.
— Тебе сорок шесть, Бренд. Ты еще не старик. Не похоже, что ты собираешься падать замертво.
Он роняет сумку на пол кухни и проводит руками через густые каштановые волосы.
— Ты видишь это дерьмо? – тычет пальцем в макушку. — Это залысины. Я теряю больше волос в день, чем могу, возможно, отрастить. Я подсчитал, что если они и дальше будут продолжать выпадать, то к этому времени в следующем году мне не нужна будет расческа.
У него вообще нет залысины и он это знает. Просто дурачится. Я пихаю следующую сумку, которую несла, ему в грудь:
— Проходи уже, старче.
Показываю ему три другие комнаты, и он бросает свои вещи в одной из них – той, которая напротив моей, а потом открывает пиво.
— Вкусно пахнет. Чем ты занималась?
— Как обычно. – Я забираю у него банку и ставлю обратно в холодильник. — Еще даже не одиннадцать. Ты уснешь, пока готовится еда, а я не хочу слушать твой храп, пока буду есть.
Брэндон проходит в жилую часть квартиры и опускается на диван, дуясь.
— Ты превращаешься в свою мать, ты знаешь?
Это самое обидное оскорбление, которое кто-то может мне бросить.
— Отлично! Пошел ты, приятель. Можешь выпить все пиво и заснуть. Мне все равно. Я буду смотреть «Двойную жизнь Чарли Сан-Клауда» и потягивать вино. Лучше так, чем слушать тебя!
Брэндон морщится и кладет ноги на стеклянный журнальный столик.
— Ни за что. Эфрона в этой квартире не будет. Я на это не подписывался.
Брэндон считает Зака Эфрона генетически модифицированным. Когда я последний раз пыталась смотреть этот фильм, он закатил истерику. Я улыбаюсь и устраиваюсь рядом с ним, попутно убирая его ноги с арендованной мебели, как и свои.
— Что нового, старик? – по правде говоря, я не хочу знать, что ежедневно происходит в Брейквотере, но после смерти моего отца Брэндон фактически заменил его. Заботился обо мне. Я плохо себя чувствую из-за того, что он там один, сам по себе большую часть времени. Брэндон слегка грубоват, и в таком городе, как Брейквотер, это точно не обеспечит его друзьями.
— Я сейчас кое-что расскажу, – говорит он, — и ты не сразу поверишь.
Я сижу, терпеливо ожидая, когда он прольет свет на свою тайну. Десять секунд тика, но он просто сидит там, смотря на меня и ухмыляясь.
— Ну, начинай! Что?
— Я, – говорит Брэндон, вытягивая пачку сигарет из кармана и улыбаясь при этом, — ходил на свидание. – Его брови комично изгибаются, когда он засовывает сигарету в рот.
— Что? Ты, старый пес! С кем? – Брэндон не ходил ни на одно свидание все время, что я жила с ним. Он, наверное, не был ни на одном и до этого. С тех пор, как умерла тетя Мел.
Я, наконец, соображаю, что Брэндон собирается делать, и когда он наклоняется вперед, чтобы прикурить, вырваю сигарету у него изо рта:
— Не ты снимал это место. Когда будешь отвечать за депозит, можешь курить в помещении. Есть балкон. Теперь скажи мне, с кем ты ходил на свидание?
Он стонет и откидывает голову на спинку дивана.
— Я водил Монику Симпсон в то шикарное тайское местечко, которое тебе нравится, и она была ску-у-учной, – Брэндон растягивает слово так, что оно звучит как два, и я глотаю смешок.
— Монику Симпсон? Маму Кэндис Симпсон?
— Именно.
— Ту, что с... – я обрисовываю руками грудь. Моника - миниатюрная женщина, но у нее огромная грудь, которую почти все мужчины в Брейквотере мечтают держать в своих руках. Она уже пережила две операции по ее уменьшению, когда я окончила среднюю школу.
— Точно.
В этот момент я не могу удержаться от смеха.
— С чего ты вдруг пригласил ее? Я имею в виду, она кажется достаточно милой женщиной, но…
— Я не приглашал. Она меня пригласила.
Это делает ситуацию еще забавнее. Я предполагаю, что слишком привыкла к нему после всех лет, которые провела, пока росла с ним, а ведь Брэндон, вероятно, все еще считается красивым парнем среди некоторых людей. Людей постарше. Очень, очень старше. Я смеюсь так сильно, что аж фыркаю.
— Эй! Я надеюсь, ты не находишь смешным, что женщина пригласила меня на свидание? Сейчас новые времена, понимаешь? Это совершенно нормально для общества – женщине пригласить парня. Может быть, ты должна это учитывать, а?
Я шлепаю его по руке и прислоняю голову к его плечу.
— Ага, я обязательно учту это.
— Не слишком устраивайся, малышка. Я не курил, чтобы выглядеть круто, и у меня осталась целая пачка. Я намерен полностью опустошить ее. На балконе! – добавляет он, прежде чем я начинаю возражать. — Плюс, у меня есть кое-что для тебя.
— Подарок? – я выпрямляюсь и хватаю его за руку. — С каких это пор мы делаем подарки на День благодарения?
— Это ранний рождественский подарок. Я думал, что неплохо подарить тебе что-нибудь сейчас за то, ты готовишь для меня, пока я здесь, и все такое.
Я смотрю на него с подозрением.
— Но на Рождество мы тоже будем открывать подарки вместе?
— Да, – смеется он. — Клянусь. Я вернусь в город, если это сделает тебя счастливой. Мы могли бы даже арендовать этот шикарный дворец снова. Ну а теперь - ты хочешь подарок или нет?
— Конечно, да.
Брэндон спешит к себе в комнату и возвращается тридцать секунд спустя с большой коробкой в руках. Она завернута в подарочную бумагу с трансформерами.
— Оу, трансформеры. Не стоило.
Он передает коробку, и я встряхиваю, пытаясь понять, что там.
— Ты же не украл это из-под Рождественской елки у какого-нибудь бедного ребенка?
— Слово скаута.
Я разрываю бумагу и смотрю на коробку, лежащую на коленях. Это видеокамера, модель которой я всегда хотела в детстве. «Супер Восемь». Я и забыла о своей мечте когда-нибудь стать режиссером фильма, но Брэндон явно нет. Он собирает бумагу с разорванными трансформерами и мнет ее в руках.
— Я подумал, что ты могла бы, знаешь, практиковаться снимать, когда станешь тележурналистом, вот.
Я смотрю на него, ошеломленная.
— Она, вероятно, стоит целое состояние. Работающая «Супер Восемь»? Их почти невозможно достать сейчас.
— Да, хорошо, мне хотелось бы притворяться, что я много потратил, но это была бы ложь. Она валялась на чердаке в течение многих лет. Я снимал на нее еще до твоего рождения. Твой отец тоже. Он подкупал меня пивом, так что я позволял ею пользоваться.
Есть так мало вещей, которые сегодня связывают меня с покойным отцом. Знание, что он пользовался камерой, которая сейчас в коробке передо мной, заставляет наворачиваться слезы на глаза. Я ныряю внутрь и достаю ее, удивляясь тому, насколько она тяжелая. Она похожа на оружие копа – небольшой квадратный объектив, черный металлический корпус и ручка. Я навожу ее на Брэндона, закрыв один глаз, будто прицеливаюсь, и он грустно улыбается.
— Твоя тетя раньше снимала наши игры этой вещичкой. Позже я покажу тебе, как ею пользоваться. Но сначала... – Брэндон держит сигарету и ухмыляется, понемногу его меланхолия отходит. — Я должен покурить.